Ели халву, да горько во рту

Где-то в глубине сада раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Немировский обернулся и пошёл по аллее в ту сторону, откуда донёсся звук. Давешнее недомогание совсем покинуло его, прежняя лёгкость мысли и движения вернулись, и от этого на душе было светло и ясно. Миновав цветник, от которого весь воздух напитывался тонким ароматом шиповника, Николай Степанович обогнул дом и очутился на просторном лугу с тщательно покошенной травой. На противоположной стороне его было установлено метательное устройство, приводимое в действие стариком-слугой, в котором Немировский тотчас узнал Анфимыча. Конюх запускал механизм, и в небо летела тарелка, после чего раздавался выстрел, и мишень разлеталась на мелкие осколки.

Стрелять изволила сама княгиня Олицкая. Она стояла посреди луга, одетая в простое чёрное платье и сжимала в руках револьвер. Елизавета Борисовна сделала слуге знак, тарелка полетела, и новый выстрел сотряс воздух.

– Добрый вечер княгиня! – окликнул Немировский Олицкую, приближаясь к ней.

– Здравствуйте, Николай Степанович, – отозвалась княгиня. – Вижу, вы поправились. Я рада.

– Благодарю, – улыбнулся следователь. – Я бы, на вашем месте, не стал бы сейчас заниматься стрельбой.

– Почему бы нет?

– Да ведь люди напуганы всем случившимся за последнее время. А тут вдруг выстрелы! Поберегли бы слабые нервы слабых людей.

– Ничего, – княгиня поджала губы, – переживут. У меня привычка успокаивать нервы стрельбой. Вы себе представить не можете, какое это облегчение!

– Очень даже могу.

– Вот как? Вы хороший стрелок?

– Когда-то имелись способности, – скромно ответил Немировский, протягивая руку за пистолетом: – Вы разрешите?

– Сделайте одолжение! – кивнула Олицкая, отдавая револьвер. – Но прежде я хочу попросить у вас извинения.

– За что, помилуйте?

– Я была с вами очень резка. Наговорила несправедливостей. Но вы должны понять, я была в таком состоянии… Ведь и я не железная! Такой безумный день…

– Я понимаю вас, Елизавета Борисовна. И это, право, не стоило извинений.

– Но какова девчонка, а! – княгиня сплеснула руками. – Верно говорят, в тихом омуте черти водятся. Как это могло случиться? Ведь она на моих глазах выросла! С Володей и Родей играла! Не понимаю…

– Кстати, как чувствует себя ваш сын?

– Георгий Павлыч сказал, что опасности нет, но он ещё долго останется в постели… Страшно подумать, что могло бы быть, если бы ваш молодой коллега опоздал хоть на самую малость. Что теперь будет с этой девкой?

Немировский пожал плечами:

– Вероятно, её ожидает бессрочная каторга.

– Вы думаете, она вменяемая? Может быть, это всё следствие их семейной болезни… Безумие!

– Все преступники, в своём роде, сумасшедшие. Может быть, ваша горничная и имеет психическое расстройство, но всё, что она совершила, было сделано ею сознательно. Она ведь во всём призналась.

– И с гордостью… Если эта дрянь распустит свой ядовитый язык и расскажет все тайны нашего дома, это будет ужасный скандал…

– Здесь я бессилен вам помочь. Кстати, вы так и не разжаловали вашего управляющего?

– Нет, – княгиня покачала головой. – И не разжалую.

– Я почему-то так и думал.

– Николай Степанович, все управляющие воры… Этот не хуже других! Но к нему я привыкла, он хорошо исполняет мои поручения. Что ещё мне нужно, в конце концов?

– А Евдокия Яковлевна?

– Я отменила приказание отдать её в бедлам… Мне искренне жаль эту несчастную. Я ведь помню, какой она была, пока не помутился её рассудок. Пусть остаётся. Мне кажется, теперь, когда дочь не усугубляет её безумия в своих целях, она станет спокойнее. Отец Андроник позаботится о ней.

– Отец Андроник?

– Да… Вот уж святая душа. Я понимаю, почему мои люди к нему так тянутся… А, впрочем, что это мы всё разговоры разговариваем? Вы не передумали стрелять?

– Нет, я готов.

Княгиня взмахнула рукой, тарелка взлетела в воздух, Немировский прищурил глаз и выстрелил, мелкие осколки посыпались на землю.

– Браво, – Елизавета Борисовна уважительно похлопала в ладоши. – Отличный выстрел, поздравляю.

– Есть ещё порох в пороховницах, – улыбнулся Немировский.

– Ваше сиятельство! – раздался сзади пронзительный крик. Со стороны дома бежал, спотыкаясь, Лыняев.

– Господи Боже, что ещё стряслось? – побледнела княгиня.

Архип Никодимович подбежал к княгине и выдохнул:

– Дашка… Дашка повесилась…

Княгиня взглянула на Николая Степановича:

– Нехорошо так говорить, но это к лучшему… Эта девка могла такого наговорить на следствии, что не дай Бог! Ты свободен, Лыняев.

Архип Никодимович, не сказав ни слова, поплёлся к дому.

– Что вы молчите, Николай Степанович?

– Не люблю, когда смерти случаются слишком вовремя.

– А я люблю, когда всё случается в нужное время, – холодно произнесла княгиня. – Надеюсь, вы не подозреваете меня? У меня же самоё надёжное алиби: я была с вами.

– Разумеется, княгиня, – Немировский слегка склонил голову. – Однако же, я пойду взгляну, что случилось. Вы не хотите?

– Нет, увольте! Я уж лучше ещё пару тарелок разобью, чем пойду любоваться на удавленницу.