Ели халву, да горько во рту

Николай Степанович направился к дому. Всё было тихо. Казалось, что за последнее время люди здесь так привыкли к смертям, что новая ничуть не потрясла их, показавшись естественной и «своевременной».

Следующим утром Дарью должны были отвезти в город и передать в руки властям с тем, чтобы над ней был произведён суд и вынесен приговор. Ночь же она должна была провести в запертом чулане в самой безлюдной части дома. Не подлежало сомнению, что на следствии Дарья рассказала бы всё, что знала о князьях Олицких, не исключая и московской истории. Допустить это значило бы обесчестить фамилию. Немировский не удивился бы, узнав, что княгиня Олицкая для спасения чести семьи и своего сына решилась на крайние меры…

Подходя к дому, Николай Степанович увидел вдалеке быстро удаляющуюся фигуру. Прихрамывающая походка не оставляла сомнений: это был Всеволод Гаврилович Амелин…

У дверей чулана, где была заключена преступница, стоял доктор Жигамонт.

– Я знал, что вы придёте, – сказал он, увидев Немировского.

– Самоубийство?

– На руках ссадины… Думаю, имела место борьба.

– Значит, убийство. Я так и думал. Эта девица не отказала бы себе в последней радости: опозорить это семейство. Что здесь делал Амелин?

– Амелин? Я его не видел…

– Странно, – Николай Степанович вошёл в чулан. В углу, на топчане лежало покрытое белой простынёй тело. Следователь огляделся и уточнил: – Записки, разумеется, тоже нет?

– Конечно.

Немировский щёлкнул пальцем по крышке тавлинки и вздохнул:

– Идёмте, доктор… Выпьем с вами кофейку.

– Вам бы не следовало теперь кофе пить.

– Хорошо, хорошо. Тогда чаю. Чай вы мне пить не запретите, Георгий Павлыч?

– В разумных количествах.

– Разумность, доктор, везде нужна…

На кухне, вопреки обыкновению, ничего не скворчало и не дымилась. Фоминична сидела за столом и пила с блюдца чай.

– Уйду я из этого дома, – сообщила она вошедшим господам.

– Что так? – полюбопытствовал Немировский.

– Оглашенные все… Нынче, вон, один с крыльца выскочил – едва с ног не сшиб, а у самого морда в крови… Страсть-то какая!

– И кто ж это таков был?

– Да известно кто… Антихрист этот, лекарь наш… Вот, говорила барыне: гнать его надо! Ведь истинный антихрист, прости Господи! Нешто бабка наша с хворостями не совладает! Выскочил! Ишь! Глаза бешеные! Морда в крови! Антихрист, одно слово…

Немировский посмотрел на Жигамонта:

– Ну, вот, и найдены разгадки всех тайн Мадридского двора!

Георгий Павлович нервно передёрнул плечами и закурил трубку. Николай Степанович уселся за стол и с улыбкой обратился к кухарке:

– Пока вы не ушли, дорогая Фоминична, может быть, вы всё-таки не откажете напоить нас с доктором чаем?

– Для хороших господ у меня всегда всё готово, – кивнула Фоминична. – Может, покушать желаете?

– А и то не помешает!

В саду почти стемнело. Ася стояла на пороге беседки в кремовом платье с оборками, и ветер колыхал пряди светлых, слегка вьющихся волос, выбившихся из причёски. Лицо её невозможно было различить в сумраке, но Вигель догадывался, что на нём теперь разлита та милая, радостная улыбка, которая так понравилась ему с первого взгляда.

Они разговаривали уже четверть часа о самых различных предметах, а Пётр Андреевич всё никак не мог подступить к делу, ради которого искал Асю.

– Слышите, соловьи поют? – спросила она мягким, негромким голосом.

– Да, кажется в берёзовой роще… Нынче уж поздняя пора для соловьёв, они поют в мае и в июне.

– Значит, этот солирует специально для нас, – Ася укутала шею тонким шарфом, и Вигель догадался, что ей становится холодно.

– Вы замёрзли, Ася? Позвольте набросить вам на плечи мой пиджак, – произнёс он, подходя к девушке сзади, и укутала её в свой светло-сиреневый чесучовый пиджак.

– Спасибо.

Теперь он стоял прямо перед ней в белой сорочке и жилете, и почти различал черты её лица. Вигель взял Асю за руку – она была холодной – и сказал:

– Мне нужно сказать вам нечто важное…

– Так говорите, – мягко прозвучал ответ в темноте. – Я слушаю вас со всем вниманием.

– Чтобы вы ответили мне, милая Анастасия Григорьевна, если бы мне вдруг взбрело в голову сделать вам предложение?

– Если бы «вдруг» и «взбрело», то отказала бы.

Вигель рассмеялся:

– Браво! Совершенно справедливо. Ну, а если бы я сказал, что люблю вас?

– Если бы… – протянула Ася. – А вы попробуйте просто сказать, и тогда я вам отвечу.

Пётр Андреевич легко опустился на одно колено и, прижав руку Аси к груди, произнёс:

– Я люблю вас, Анастасия Григорьевна! Составьте счастье моей жизни – выходите за меня замуж!

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь трелями соловья. Затем Вигель почувствовал, как рука Аси опустилась ему на голову, и её подрагивающий голос пропел:

– Вот так – гораздо лучше.

– И каков же ответ?

– Я согласна, – тихо ответила Ася. – Я ведь почти сама напросилась. К тому же, я вас люблю больше, чем вы меня.

– Отчего вы так думаете?

– Я чувствую. Но это совсем неважно. Я в нашу первую встречу загадала, что стану вашей женой. Вот, видите, сбылось. А, может, вы передумаете? – в голосе Аси послышался шутливый задор. – Возьмите меня в секретари или помощницы. Из меня отличная помощница выйдет!