Ели халву, да горько во рту

– Если матушка не будет против, мы с радостью поедем с нею. Писать музыку я смогу и там. К тому же Надя никогда не была за границей.

– Вот, и славно, – одобрительно кивнула Олицкая.

– Как себя чувствует Родя?

– Молитвами отца Андроника, искусством доктора Жигамонта и заботой Маши поправляется, – княгиня перекрестилась.

– Мы с Надей выехали, как только узнали. Первым поездом.

– Родя будет счастлив вас обоих видеть. Ты поднимись к нему. Я, как видишь, опять тону в работе. Ей-Богу, рабы на плантациях работают меньше моего…

Как, однако, удивительно может измениться жизнь в кратчайшие сроки. Ничего случайного не бывает в ней, во всём таится скрытая мудрость, и надо только верно истолковать и следовать указанному пути…

Родя лежал на высоко поднятых подушках, прикрыв глаза. Иногда перед ними появлялись красные точки, подступала дурнота, но это не мешало стройному ходу мыслей, блуждавших в тяжёлой, ноющей голове. Никогда ему ещё не думалось столь хорошо, никогда не являлось в мыслях такой ясности, как в эти дни.

Иногда Родя открывал глаза и видел неизменно сидевшую рядом Машу. Какое она чистое и нежное существо! Заботливая, как родная сестра, и даже больше…

Время от времени в комнату наведывалась мать. О, она бы не смогла так сидеть, как Маша, не отлучаясь. Её кипучий и деятельный характер звал её к хозяйственным заботам. Ведь их нельзя оставить: всё мигом разладится, разворуется – разберись потом! Таково было убеждение матери, а потому даже за мелочами она предпочитала следить сама, не давая себе отдыху, как вечно взнузданная лошадь. Глядя на неё, отец Андроник не раз повторял слова Спасителя: «Марфа, Марфа, о многом печёшься ты, а единое потребно…» Родя никогда не судил мать, восхищаясь её трудолюбием, её сильным и независимым характером, и то, что она даже теперь спешила от больного сына к хозяйственным нуждам, казалось ему естественным.

Отец Андроник также всякий день навещал Родиона. На это время Маша уходила, оставляя их наедине. Говорить Роде было тяжело, да и доктор Жигамонт строжайше запрещал напрягаться, потому речь, в основном, вёл отец Андроник. Он говорил негромко, с расстановкой, рассказывал о примерах святой жизни, по памяти приводил отрывки из сочинений святых отцов… О, какая феноменальная память, какой дивный дар проповедника был у этого человека! Неудивительно, что люди издалека приходят на его службы, чувствуя праведность старого священника, веря ему. А простой народ не обманешь в таком деле. Святость сыграть нельзя. На таких-то светочах держится всё, на них бы и равняться…

Вот, если только приведёт Господь поправиться, так тогда же нужно непременно поехать в Оптину. Да к Сергию Преподобному. Да в Кронштадт, где, сказывают, чудный служит батюшка…

Во время бесед с отцом Андроником крепло в сердце юноши решение, которым пока он ни с кем не делился, яснее виделось будущее и свой дальнейший путь.

Когда священник уходил, возвращалась Маша, и Родион просил её почитать ему из Евангелия…

Так текли дни, похожие друг на друга, пока однажды утром дверь не распахнулась, и на пороге не возник избоченившийся и сияющий улыбкой Володя:

– Здорово, дружище Родион! Бог ты мой, какой же ты белый! Прямо смотреть больно! – в два шага он оказался у постели больного и сев на край её продолжал: – И обнял бы тебя, да боюсь сотрясти чрезмерно. Скажи же хоть слово, а то я решу, что у тебя язык отнялся!

Родя бледно улыбнулся, протянул другу руку, которую тот крепко пожал, и сказал негромко:

– Всё уже в порядке, я скоро встану.

– Вот, так лучше будет! Верно я говорю, Маша?

– Я сейчас чаю принесу, – сказала девушка и скрылась.

– Скромница, – рассмеялся Володя. – Пуглива, аки горная лань!

– Мы очень беспокоились, когда ты так внезапно исчез.

– Знаю, скотина я. Но у меня были серьёзные причины. Я женился, тебе ещё не донесли?

На лице Родиона отобразилось удивление. Он сделал попытку приподняться, но лишь поморщился от резкой боли и остался лежать.

– Что, огорошил я тебя? – спросил Володя, довольный произведённым эффектом.

– Кто же она?

– Дочка купца Данилова. Очаровательная колбасница Надя. Надеюсь, её отец не пустит меня на ветчину за то, что я сорвал её помолвку! А что было делать? Не отдавать же такое сокровище в чужие руки!

– Екатерина Васильевна знает?

– Ещё нет. Маман изволит почивать, и мы решили не будить её. Я отвёл мою вторую половину к Алексею Львовичу, а сам бросился к тебе. Что ты мне скажешь теперь?

– Скажу, что не знаю человека, который умел бы так удивлять, как ты. Поздравляю!

– Мерси! Эх, Родька, жизнь, чёрт возьми, прелестная штука, если вдуматься… Надо только уметь жить и этой жизни радоваться, понимаешь? Я это понял, глядя на отца с матерью. Они радоваться не умели, а потому жили так, словно тяжкий крест несли. А нужно жить легко и просто, не отягощая себя разного рода заумью.

– Как всё просто у тебя, – вздохнул Родион. – Мне бы твоей уверенности и лёгкости.

– Научу! – пообещал Володя. – Вот, встанешь с этого одра, махнём в Европу, развеешься…

– Нет, ничего этого не будет…

– Это почему ещё?

– Я много думал в последние дни…