Элиас Лённрот. Жизнь и творчество

Жизнь в Хельсинки тяготила Лённрота еще и потому, что там он был вроде бы официальным лицом у всех на виду, а это было ему не по душе. Перейдя на пенсию, он постарался убраться из Хель­синки. Еще будучи профессором, он снимал в родной волости Самматти дом под летнюю дачу, а перед уходом на пенсию купил крестьянскую усадьбу (с названием Нику) всего лишь в километре от домика, где он родился. Сил у него было еще много, он намере­вался вести настоящее крестьянское хозяйство и одновременно за­ниматься наукой. Строения купленной усадьбы были обновлены, к дому пристроили второй этаж, всего получилось целых пятнадцать комнат, но и обитателей было много. У Лённрота было четверо де­тей, в доме жили нуждавшиеся в приюте родственники и осиротев­шие дети его друзей, была домашняя учительница, а кроме того, были работники и работницы вместе с управляющим. Две комнаты служили рабочим кабинетом Лённрота, где он занимался в основ­ном словарной работой — второй том фундаментального финско-шведского словаря еще только составлялся, и помощников теперь у Лённрота не было.

Усадьба любовно благоустраивалась, вокруг дома развели фрук­товый сад, за которым ухаживала жена и дочери Лённрота. Вообще следует сказать, что хозяйством ведала больше его энергичная и практичная жена, сам он по своей деликатности не умел отдавать распоряжения работникам и нес в основном финансовую ответст­венность. Жена относилась к нему не только с уважением, но и по­читанием, в разговорах с домашними называла мужа не иначе как профессором — его известность впечатляла и ее. Подчас она обра­щалась к нему за хозяйственными советами, но он обычно отшучи­вался и на вопрос, как лучше садить яблони, отвечал, что ему из­вестно только одно: их не следует закапывать в землю верхушкой.

Элиас Лённрот в кругу семьи. Фотография. 1860-е гг.

Можно сказать, это была счастливая пора в жизни Лённрота. Он обладал независимостью и свободой, сохранил здоровье и силы, зи­мой много ходил на лыжах, летом плавал. У него была молодая семья, односельчане уважали и гордились им, он умел поддерживать с ними простые человеческие отношения, охотно откликался на их просьбы.

Но счастье бывает непрочным, и в семье Лённрота оно длилось недолго. Прежде он встречался с болезнями и смертью в районах эпидемий, теперь опустошительная болезнь пришла в его дом, и бес­силие против нее было тем тягостней, что он был врач.

Одной из страшных болезней, с которыми тогдашняя медицина еще не умела справляться, был туберкулез легких, проще говоря, ча­хотка. У жены Лённрота она обнаружилась в 1865 г., когда было уже слишком поздно, и после трехлетних мучений жена умерла. До этого, еще в Каяни, Лённрот потерял двухлетнего сына, скончавшегося от воспаления мозга, и теперь это был новый удар. По местным народ­ным обычаям, Лённрот сам отвез гроб жены на кладбище — в его на­туре было нести горе внутри себя.

Лённрот остался вдовцом с четырьмя малолетними дочерьми на руках, нуждавшимися в воспитании и образовании. Им тоже была уготовлена трудная судьба, трое из них умерли совсем юными. С воз­растом Лённрот стал испытывать все большую тягу к уединению и покою, он хотел забыться в работе, горе не сломило его, разве только укрепило его внутреннее самообладание.

Усадьба Нику, первоначально так радовавшая Лённрота, находи­лась у проезжей дороги, и к нему довольно часто наведывались зна­комые. В доме их встречали гостеприимно, но бывало и так, что хо­зяин уставал от бесед, ему хотелось отдать время работе либо побыть одному. В 1869 г. Лённрот приобрел в той же волости Самматти дру­гую, более отдаленную и укромную усадьбу под названием Ламми. Туда и настоящей дороги еще не было, и он предпочитал жить там. Только ради образования дочерей он периодически снимал квартиру в Хельсинки, а когда трое из них одна за другой умерли, он с четвер­той дочерью Идой жил в Ламми. Выдержка и самообладание Лённро­та поражали его знакомых. Один из них рассказал потом о следую­щей встрече с Лённротом в его уединенной усадьбе. Гость пожаловал с приятельской беседой, которая протекала как обычно, даже с шут­ками, он распрощался с хозяином, и только потом узнал, что у Лён­нрота на днях умерла дочь, о чем тот в беседе с гостем не обмолвился ни словом. Окружавшие удивлялись этому свойству натуры Лённро­та, но для него это, видимо, было способом внутренней самозащиты от чрезмерного горя — оно было его отцовским горем, и с ним мог совладать только он сам.

Элиас Леннрот с группой университетских профессоров и церковных деятелей. Фотография. 1870-е гг.