Элиас Лённрот. Жизнь и творчество

Словом, посещение Валаама осталось у Лённрота в памяти, свои­ми впечатлениями от поездки он делился также в письмах. Лённрот воочию увидел иную религию в ее культовых отправлениях, иную разновидность христианства в ее конкретном функционировании и ритуалах. И хотя Лённрот созерцал монастырскую жизнь — при всей его любознательности — несколько отстраненным взглядом (в пись­ме к госпоже Тёрнгрен он, восторгаясь красотами Валаама, тем не менее добавлял, что под конец ему стало скучно и хотелось уехать), все же это был для молодого магистра весьма памятный урок право­славия. Своей яркой наглядностью и своеобразием этот урок побуж­дал к размышлениям. Ведь реформированная лютеранская церковь давно уже не знала ни монастырей, ни икон, ни великих постов, ни пышных ритуалов. Лённрот с молодых лет должен был усвоить — и он действительно усвоил — краеугольную для гуманистического соз­нания мысль о том, что религии бывают разные и что они историче­ски вправе быть разными. Без твердого усвоения этой кардинальной мысли невозможно было бы относиться и к языческому фольклорно­му наследию с должным уважением и пониманием.

В живой жизни исторически и этнически разные явления часто сосуществовали, и с этим ничего нельзя было поделать — это можно было только понять и принять. Лённрот относился к подобным раз­новременно-одновременным и сосуществующим явлениям не без облегчающего душу юмора. На Валааме в час положенного послеобе­денного отдыха, предписанного монастырским распорядком, он ре­шил вздремнуть на открытом воздухе в лесочке. По рассказам мона­хов, на острове водилось много змей, причем их запрещалось унич­тожать на святой земле. Лённрот в очерке заметил по этому поводу, что ему змеи были не страшны — от их укусов его оберегал весь запас антизмеиных карельских заговоров и заклинаний.

Из своего первого фольклорного путешествия Лённрот возвра­тился в начале сентября 1828 г. в имение Лаукко к Тёрнгренам. А в конце октября того же года он отправился в Хельсинки учиться медицине. Необходимо было принять решение о будущей профес­сии, торопили обстоятельства. Лённрот был в долгах, ему и впредь еще предстояло учиться в долг. Зато будущая врачебная профессия сулила постоянный заработок, которого он был до сих пор лишен. К медицине его склоняли и профессор Тёрнгрен, и врач Сабелли, знакомый Лённроту еще по городу Хямеенлинна и иногда помогав­ший ему материально.

То, что Лённрот поступил на медицинский факультет после окончания философского, не было в ту пору исключением. Напро­тив, в тогдашнем университете это было почти нормой, многие вра­чи шли тем же путем: получали предварительное гуманитарное об­разование и только потом специализировались. Этим отчасти объ­ясняется, почему у ряда финляндских врачей обнаруживались ус­тойчивые гуманитарные наклонности. В качестве примера можно сослаться на С. Топелиуса-старшего, на друга Лённрота доктора Ф. Ю. Раббе, на университетского профессора-медика И. Вассера, лекции которого Лённрот слушал, но который в 1830 г. уехал в Шве­цию и участвовал там вместе с другим финляндским эмигрантом А. И. Арвидссоном в открытой полемике по вопросам будущего развития Финляндии.

В отличие от древнего Турку, имевшего свои традиции, новая столица Хельсинки, куда в 1827 г. был переведен университет, даже не успел еще стать настоящим городом. В нем преобладали разроз­ненные деревянные постройки, новые правительственные здания только закладывались. Большие неудобства испытывал университет, в особенности медицинский факультет.

Тем не менее учеба продвигалась, в декабре 1830 г. Лённрот полу­чил степень кандидата медицины. В мае следующего года он сдал лиценциатские экзамены, а в июне защитил диссертацию по народной (магической) медицине и вскоре на официальных промоциях был удостоен степени доктора медицины.

Но фольклорно-филологические и гуманитарные увлечения ос­тались. Уже летом 1831 г. Лённрот совершил свою вторую экспеди­ционную поездку, вновь намереваясь добраться до Беломорской Ка­релии и вновь не осуществив до конца своего намерения. На этот раз его как врача срочно отозвали в Хельсинки в связи со вспыхнувшей эпидемией холеры. Город он застал словно вымершим, было уже много больных, воздвигались холерные бараки, люди в страхе уезжа­ли из города, университет был закрыт, всякие увеселения и сборища запрещены. Тогдашняя медицина еще недостаточно знала о холере, инструкции с современной точки зрения были ошибочными и даже опасными, лечение и профилактика были затруднены. Врачей не хватало, их приглашали извне, в том числе из Петербурга, где тоже бушевала холера. Больные не доверяли врачам и лекарствам, по Хельсинки ходили слухи о злонамеренных отравлениях, возникла уг­роза «холерных бунтов».

Все это Лённрот пережил на себе и работал не покладая рук. Он рассказывал, например, про случай, когда прописанное больному рвотное лекарство родственники сначала дали на пробу кошке, кото­рая от чрезмерной порции не выжила, и лекарство было отвергнуто как отрава.