Элиас Лённрот. Жизнь и творчество

Как видим, сам Лённрот, а вслед за этим и исследователи, счита­ли его встречу с Ваассила Киелевяйненом чрезвычайно важной как дополнительный стимул к объединению рун в один целостный цикл, что и произошло в «Калевале» (а еще до нее в предшествующих вер­сиях-циклах, которые Лённрот тоже готовил для публикации). Встреча с Киелевяйненом представлялась ему тем более существен­ной, что в циклизации рун, в приведении их в единую последователь­ность участвовал в данном случае сам рунопевец, хотя исследователи и считают, что произошло это все-таки, по меньше мере отчасти, под влиянием Лённрота, его наводящих вопросов и «подсказок» старому рунопевцу-заклинателю. Сам Лённрот был убежден, что подобная тенденция к объединению рун наблюдалась уже в собственно народ­ной традиции. Этим аргументом он подкреплял свое моральное пра­во поступать таким же образом в «Калевале».

В заметках о той же поездке 1833 г. Лённрот приводит дополни­тельные подробности о том, в каких условиях и от кого ему приходи­лось записывать руны. Из деревни Понкалахти в деревню Вуоннинен (расстояние двадцать километров) его подрядились доставить на лод­ке два юных гребца — деревенские мальчики пятнадцати и семи-­восьми лет. Они были братьями, старший в пути вызвался петь руны за дополнительное вознаграждение, и Лённроте интересом и готов­ностью записывал прямо в лодке во время гребли. А дальше он рас­сказывает: «Младший брат, тоже пожелавший немного подзарабо­тать, спросил, не дам ли я ему «грош» (двухкопеечную монету, на ко­торой изображен всадник) за сказку, которую он расскажет. Я сказал, что дам ему и два гроша, пусть только подождет, пока я запишу руны у старшего. Он согласился, но, когда до берега осталось версты две, а я все еще записывал руны, он заплакал. Мне пришлось прервать за­писи рун и заняться сказкой. Ветер гнал лодку к берегу, и я велел па­ренькам не грести, чтобы растянуть время». Лённрот так-таки успел выслушать и записать сказку, любуясь чисто детскими интонациями маленького рассказчика. А в заключение подытожил: «Таких сказок много, они мифологические по содержанию и заслуживают того, чтобы их собирали».

Добавим, что исследователи впоследствии установили имя пятна­дцатилетнего рунопевца и попутчика Лённрота. Им оказался житель деревни Понкалахти по имени Лукани Хуотари; от него много позд­нее, в 1877 г., записывал руны собиратель А. Борениус.

Не без юмора рассказывал Лённрот и о некоторых других слу­чавшихся с ним историях. Обычно он неохотно признавался в сво­их фольклорных поездках, что он еще и врач, — это могло сильно отвлекать от его непосредственных целей. Но скрывать все же не удавалось, были экстремальные ситуации, требовавшие безотлага­тельного врачебного вмешательства. Лённрот упоминает, напри­мер, что однажды ему пришлось срочно удалять десятилетней де­вочке патологически деформированный, уже вываливавшийся из глазницы глаз. В путевых заметках Лённрот отметил при этом, что «старый знахарь из местных тоже хотел сделать операцию, но мать девочки не соглашалась». Потом, когда операция благополучно за­кончилась, мать упала к ногам Лённрота и благодарила его словами: «Вы сам бог, раз избавили меня от такого горя». Комментируя эти слова, Лённрот заметил, что «здесь люди порою называют обычных деревенских знахарей и заклинателей полубогами и идолами». То, что люди падали к его ногам, было непривычно для Лённрота. Он объяснял это византийскими влияниями, однако пациентов у него после того случая прибавилось.

История, о которой теперь пойдет речь, несколько иного рода. Хозяйка дома в деревне Кивиярви, где Лённрот остановился на ноч­лег, жаловалась на сильные боли «под ложечкой». Он дал ей лекарст­во, но ее стоны долго не утихали. Позднее в дом вошли еще двое пут­ников, улеглись спать, но не могли уснуть от стонов хозяйки. Дальше произошло следующее: «В конце концов один из мужчин поднялся со своей лавки и словно полоумный подбежал к ее постели, разо­стланной на полу, резко схватил старуху за руки и так начал трясти, что я подумал, уж не хочет ли он лишить ее жизни. Это продолжалось несколько минут, потом он прочитал отрывки каких-то заговоров, заклиная так страшно, что все мое существо дрожь пробирала. Через некоторое время он кончил, совершенно спокойный лег на лавку и уснул. Старуха тоже погрузилась в сон — то ли подействовало закли­нание, то ли ранее выпитое лекарство. Наутро я слышал, как она бла­годарила заклинателя, совершенно забыв о моем лекарстве».

Между прочим, припасенными лекарствами Лённрот нередко «рассчитывался» за исполненные руны, а заодно раздавал и тем боль­ным, которым было не до рун. Иные рунопевцы готовы были брать деньги, это тоже практиковалось, а кое-кто предпочитал рюмку-дру­гую рома. Ко всему этому Лённрот привык и приноровился, всегда имел с собой некоторые запасы для угощения, несмотря на таможен­ные строгости по провозу запрещенных товаров.