Эликсир для избранных

– Павел Алексеевич не очень любил, когда его величали академиком, это звание казалось ему слишком… торжественным. – голос Кончака едва заметно изменился, как будто смягчился. – Он предпочитал, чтобы его называли профессором. Так чем я мог быть вам полезен, Алексей?

Я почувствовал, что если сейчас начну объяснять все с самого начала, человек на другом конце провода просто не станет меня слушать и повесит трубку. А я должен был о стольком его спросить…

– Сколько вам лет? – неожиданно для себя спросил я.

Человек на другом конце хмыкнул.

– Много, очень много. – в голосе Кончака послышалась усталость.

– Сто семнадцать? Сто восемнадцать?

– Хм, вы правильно посчитали.

– Как вам это удалось?

– Лизатотерапия. Потенцирование организма с помощью тканевых препаратов. Изобретение Павла Алексеевича Заблудовского.

– Значит, работы по лизатотерапии все-таки продолжались?

– Нет… Не совсем, – неохотно сказал Кончак. – Это сложная и очень тяжелая история…

– Расскажите ее мне.

Кончак молчал. Я вдруг испугался, что он сейчас повесит трубку.

– Зачем вам это? – спросил он наконец.

Я даже немного растерялся от такого вопроса.

– Я хочу знать. Знать обо всем. О прадеде. О лизатах. О том, что произошло 19 сентября 1935 года.

– Н-да… Что произошло… – как эхо, повторил Кончак. – Вы ученый?

– Нет, я – журналист. Я пишу статью о Павле Алексеевиче.

– Да-да, – отрешенно повторил Кончак. – Статью… О нем давно надо было написать. Но что это даст в конечном счете?

Я на секунду задумался.

– Может быть, это даст «живой» воде шанс?

В трубке снова воцарилась тишина.

– Хорошо, – промолвил наконец Кончак. – Я готов с вами встретиться…

Москва, наши дни

Дом, адрес которого мне сообщил Кончак, чем-то напоминал наш дом на Новинском. Такой же старый, некогда красивый и дорогой, а теперь пришедший в упадок. Стертые ступени. Кованые лестничные решетки, замазанные омерзительной черной масляной краской. Старинные перила с позднейшими вставками из бесформенных деревяшек. Свисающие из-под потолка провода. Голые лампочки без плафонов. «Когда-то здесь, наверное, шла совсем другая жизнь», – подумал я, оглядываясь по сторонам.

Я не стал вызывать лифт и пошел вверх по лестнице. Этажи в доме были высокими, чтобы попасть на второй, пришлось преодолеть три длинных лестничных марша. На площадку выходили три квартиры – одна, судя по всему, большая и две поменьше. «В какой же, интересно, живет Борис Ростиславович? – подумал я. – Занимает многокомнатные хоромы или коротает свои дни в «однушке»? А может, он вообще не здесь живет? Интересно, есть у него семья? Или компаньоны, приживалки, помощники по хозяйству? А может, охранники?»

Квартира № 12 располагалась на четвертом этаже. Те же три двери. Тусклая лампочка под потолком. Я огляделся и прислушался. Вокруг царила полная тишина, нигде не работал телевизор, не плакал ребенок, не играла музыка. «Даже странно», – подумал я. Квартира Кончака относилась к числу «больших». Постояв секунду-другую, я шагнул к двери и нажал кнопку. Сквозь дверь было слышно, как где-то далеко, в глубине квартиры дребезжит звонок. Однако никакого ответного движения не последовало. Я позвонил еще раз. «Неужели его нет дома? Или раздумал встречаться?» – с тревогой подумал я. Выждав еще несколько секунд, я нажал ручку двери, и она открылась… «О черт! – забеспокоился я. – А что, если это засада? Нет, поздно отступать».

В прихожей горел свет. Я с любопытством огляделся по сторонам. Вещей на вешалке почти не было. Болтался одинокий черный плащ, да еще стоял в углу большой синий зонт с коричневой деревянной ручкой. Ни шляп, ни обуви. Голый пол без дорожек и ковриков. Квартира производила странное впечатление. Старая и явно нуждавшаяся в ремонте, она выглядела так, словно прежние хозяева уехали и вынесли все барахло, а новые еще не вселились и не приступили к переделкам. «Нет, не похоже, что здесь кто-то живет». Я принюхался. Обычный запах старого жилья – пыль, старые книги, нафталин, мастика для натирки полов, увядшие цветы и еще что-то… Была в этом запахе какая-то особая нота, неприятная и тревожная. Я пытался определить, что же это такое. И вдруг понял – больница! Пахло какими-то лекарствами или химическими препаратами.

В коридор выходило четыре или пять дверей, но все они, кроме одной, были закрыты, и из-за них не доносилось не звука. Я пошел по коридору, половицы заскрипели у меня по ногами. «Прямо как на Новинском», – подумал я и заглянул в единственную открытую дверь. Это была просторная комната, что-то вроде гостиной или столовой. Слева я заметил большой обеденный стол, одним боком придвинутый к стене. Рядом высился старинный буфет со стеклянными дверцами, в котором вперемешку были свалены посуда, книги и какие-то непонятные приборы. С потолка свисала тяжелая золоченая люстра с хрустальными подвесками. Паркет, когда-то очень хороший, потемнел и рассохся так, что между досками образовались широкие черные щели…

– Алексей, полагаю? – спросил уже знакомый мне голос.