Скорая приехала только через час. Это при том, что за 20 минут можно дойти пешком. За этот час мать дважды теряла сознание, потом посинела, захрипела, на губах появилась пена. Но я не дал ей умереть. Тормошил ее, кричал, совал в нос нашатырь. Когда появившаяся наконец медичка сделала укол, мать пришла в себя: «Кеша, это ты? А где Володечка? Позови его!». Мы с шофером погрузили ее на носилки и отвезли в больницу.
Когда кризис миновал, мать долго лежала пластом. Сначала спала по 20 часов в сутки. С трудом ела, когда ее будили. Вставать не могла. Мочилась под себя. На спине были пролежни. Я заплатил медсестрам, чтобы они ее почаще переворачивали на бок. Накупил памперсов и лекарств. Утром, днем и вечером приходил, будил и кормил с ложечки. Она с трудом открывала заспанные глаза и ела, сначала нехотя, через силу, с уговорами, а потом жадно пила молоко.
На пятый день в палату явились Вова с Валей, оба слегка под хмельком. Принесли два банана, огурец и апельсин. Вид у них был смущенный. Я сказал: «Вовчик, куда ты пропал? Мать всё время про тебя спрашивает, зовет. Приходи к ней почаще». Он рассердился: «А я что – не прихожу?! Ну че ты лезешь со своими советами?! Моралист хренов! Если бы к каждому своему совету ты прикладывал деньги, то советов стало бы поменьше, зато я принимал бы их с неподдельной благодарностью». Валя добавила: «Кеша! Да разве твоя мать нам чужая? Я всегда заботилась о ней, как о родной. Я ведь за своей мамой 30 лет ухаживала, пока она не померла». Мать заморгала глазами и застонала, пытаясь что-то сказать. Они нагнулись к ней, по очереди чмокнули в щеку и ушли.
Ее здоровье улучшалось медленно. Через две недели удалось посадить ее в кресло-каталку. Я катал ее по коридору. Подвозил к окну и говорил: «Мам, смотри, как хорошо на улице. Солнышко. Березки зеленые. Видишь, лужи? Это прошел дождь». А мать спрашивала: «Кеша, а мы где?». – «В больнице». – «Забери меня домой».
Дома мать пошла на поправку быстрей. Стала хорошо кушать. Я готовил ей манную кашу, омлет, салат – всё, что она хотела. Заставлял есть фрукты. Пичкал лекарствами и витаминами. Менял памперсы, ворочал по три раза в день. Пролежни стали проходить. Ключица постепенно начала срастаться. Еще через месяц она смогла кое-как сесть; я придерживал ее, чтобы не падала. Понемногу она стала вставать и с моей помощью доходить до туалета. А потом наступил момент, когда она стала всё делать сама.
Соленые капли дождя
Как-то раз я уехал по делам на неделю в командировку. А вернувшись был огорошен известием от знакомых, что мой брат умер. Я не поверил и побежал к его собутыльнице Вале. Она была с похмелья и ничего не могла толком объяснить; только мычала, что голова болит. Я никак не мог понять: «Валя, это правда, что Вова умер?!». Валя, в усилии вспомнить, сморщила лоб: «Мы с ним поссорились на той неделе. И он выгнал меня. Из моей же квартиры! А я ведь пеклась об нем, как о родном. И за матерью его я ухаживала, как за своей. Кеша, я ведь за своей мамой 30 лет ухаж…». Я прервал ее: «Валя, это я уже слышал. Что с моим братом?». – «С Вовчиком? Не знаю. Он меня выгнал. И я уехала на дачу. Вернулась в субботу. А он в туалете сидит. Жду, жду, а он всё не выходит. Я открыла дверь, а он и завалился. И пустая бутылка на полу. Я подумала, что он выпил и заснул. А потом глядь, а он не дышит. Вызвала „скорую“. Они его увезли». – «Куда увезли?». – «Наверно в морг».
Я помчался в морг. Оказалось, что туда брат не поступал. У меня возникла мысль, что Валя всё перепутала. Появилась надежда, что в «скорой» брата откачали и что он жив. Я бросился в регистратуру больницы. Там никаких записей не было. Тогда я побежал в пункт скорой помощи. Сначала никто ничего толком ответить не мог, но потом в книге вызовов нашли запись, о том, что была констатирована смерть и что тело увезли в районный центр для паталого-анатомического вскрытия. Вскрытие показало, что у Вовы была алкогольная кардиомиопатия.