Эликсир жизни

Не смотря на свой преклонный возраст, профессор Волькин сам-то был боец хоть куда. Всегда боролся за истину; спорил четко и логично, выдвигая мощные аргументы. Молодых коллег он наставлял так: «Кто не знает наук, тот при желании может их постичь. Но кто не знает любви к истине, тот никогда не постигнет ничего. Иди к истине, а удача придет к тебе сама. Учись по 24 часа в сутки, чтобы совершенствовать себя, а удивлять других будешь в свободное время. Трудности? Это шлифовальные камни кристального характера. Слабый отступает перед препятствием и слабеет; а сильный преодолевает и становится сильнее. Кто не готов бороться за правое дело вплоть до эшафота, тот не интересен».

У Волькина, помимо фундаментальных знаний в различных разделах физики, химии и биологии, был большой опыт работы в области оптики и спектроскопии. Когда-то он написал по оптике прекрасную книгу, ставшую учебником для целого поколения советских физиков. Волькин был человек незаурядный. Владел несколькими иностранными языками, писал стихи, книги и рисовал картины. В общении был доброжелателен и порядочен. Не переваривал халтуру и лженауку; более того, вел с ними непримиримую борьбу. Сначала я тоже воевал против лженауки, но с годами понял: не нужно с ней бороться; когда придет время, она умрет сама, бесплодная, не дав потомства. Верная теория строится сама по себе, в силу красоты своей; ложная теория рушится сама по себе, от тяжести своей.

Когда заходила речь о лысенковщине, Волькин говорил так: «Николай Вавилов сам взрастил Лысенко. А потом, когда понял, чего натворил, перепугался. Если бы трусливые интеллигенты не спасовали перед крестьянским напором „народного“ академика, не стали бы кляузничать друг на друга и посыпать голову пеплом, то никакого разгрома генетики бы не было. Кстати, у физиков тоже появлялись свои „лысенки“, но у них хватило мужества и разума не скатиться до такого позора. А биологи устроили внутри себя битву одуванчиков. Белок объявил желтку войну и – яйцо протухло».

К Волькину я попал не случайно. Когда Кондрашкина выперла меня из своей лаборатории, другие завлабы побоялись меня взять. Одни опасались директорского недовольства; другие понимали, что управлять Никишиным будет нелегко. Волькин же нисколько не боялся ни директора, ни моего упрямого характера. С директором он был в приятельских отношениях; а упертость характера у нас с ним была примерно одинаковая. То, что Кондрашкина меня выгнала, было для Волькина самой лучшей рекомендацией, поскольку и саму Кондрашкину, и ее мужа Шмуня он считал если и не шарлатанами, то завиральщиками. Порасспросив подробно, чем я занимался в науке, Волькин охотно принял меня в свою лабораторию и предоставил полную свободу действий. Изредка заслушивал результаты и давал полезные советы. Он придерживался лозунга: «Свобода это значит: говорить, что хочешь и выполнять, что сказано».

Волькин в дискуссию со Шмунем брезгливо не вступал, поскольку в свое время у них состоялась такая беседа. Шмунь: «Я открыл дискретность в природных процессах». Волькин: «Дискретность в природе давно известна. А Ваше „открытие“ противоречит основам статистической физики». Шмунь: «Тем хуже для физики!». Волькин: «Нет, тем хуже для Вас». Шмунь: «Вы не вникли во все мои результаты и не выслушали все аргументы!». Волькин: «Те Ваши доводы, которые я смог уразуметь, ошибочны, а значит и то, чего я не выслушал, тоже сомнительно». Шмунь: «Я получаю воспроизводимые данные!». Волькин: «Вы всё время воспроизводите один и тот же артефакт». Шмунь: «Ну, если Вы утверждаете, что это артефакт, тогда найдите ошибку!». Волькин: «Прошу прощения, мне недосуг разгадывать Ваши ребусы. Если Вы честный человек, идите и сами найдите ошибку». Семен Яковлевич откланялся и хлопнул дверью. А Волькин пробурчал себе под нос: «Противен дурак, отвратителен хам, но всех гнусней – умный и вежливый лгун». Думаю, что Волькин был не совсем прав. Во-первых, он не захотел тратить время, хотя мог бы помочь Шмуню найти ошибку. Во-вторых, в то время Шмунь еще не успел завраться, но честно ошибался.

Волькин не одобрял моих стычек со Шмунем, потому что считал это пустой тратой времени. Но я делал по-своему. На это Волькин говорил в шутку: «Если у вас есть идея и у меня есть идея, то после дискуссии на две идеи может стать меньше. Прежде чем ударить, посмотрите на Солнце. Прежде, чем нанести сильнейший удар, подумайте, выдержит ли такой же ответный удар Ваша неразумная башка?». Он был прав: от Шмуня, его жены и сортаников мне не раз икнулось.

Поскольку в Институте у меня образовалась целая когорта яростных «доброжелателей» (Комаряк, Лизарев, Биркштейн, Шмунь, Кондрашкина…), то защищать диссертацию пришлось на стороне, в МГУ.