Елисейские Поля

— Ты прости, Аинька, у меня, кроме конфет, ничего нет.

— Ты совсем не изменился, Андрей.

— А ты очень. Выросла. Похорошела. Такая беленькая, тоненькая.

— Разве я прежде черненькой была?

— Прежде ты была девочкой, а теперь барышня.

Аня села на диван.

— Что же, это лучше или хуже?

Он ничего не ответил.

— Какая у тебя хорошая квартира.

— А у вас в Марселе разве плохая?

Аня погладила шелковую подушку.

— Ну… Можно ли сравнивать? У нас совсем бедно и обставлено всякой дрянью. А у тебя так красиво.

Они помолчали. Снова стало томительно и неловко. От сладкого чая и конфет Аню слегка мутило.

— Ты устала. Тебе надо лечь. Пойдем, я устрою тебя в спальне.

— А ты где?

— Тут на диване. У меня ведь только две комнаты.

«Она напрасно приехала. Напрасно.

Кровать холодная, большая, белая.

Он будет в ней с Люськой спать.

Такая широкая, что можно поперек лечь. Такая мягкая… А вдруг войдет Андрей… Кричи не кричи — никто не услышит…» Она закрыла глаза.

В ухе стук — это сердце. Надо лечь на правый бок, чтобы не мешало. Нет, все равно стучит. И чего оно так громко? Неужели от страха? Так устала, а не заснуть…

— Вам страшно? — спрашивает хриплый голос.

— Еще бы, — отвечает другой. — Здесь стенки в пять сантиметров и крысы без зубов.

— Да, скверный дом…

Аня вздрагивает и открывает глаза. Никого нет. Все тихо. Под дверью полоска света.

Страшно… Она высоко подгибает колени и слушает, как стучит сердце. Нет… не заснуть…

Но уже опять — свистит паровоз, звенят колеса. Аня смотрит из окна вагона на сосны в снегу. Поезд останавливается. Кондуктор в шапке с золотым галуном громко кричит: «Шварцвальд!»

…Сквозь неплотно задернутые шторы слабо светил уличный фонарь. В темноте предметы казались огромными и угловатыми. Зеркало тускло блестело.

Аня приподнялась на локте и, вытянув шею, огляделась. Куда она попала? Она ехала на поезде. Потом что-то случилось, все перепуталось. Где же она?

Она ощупала свое лицо, волосы, подушку и села, сбросив одеяло. Зеленый свет фонаря падал на ее свесившиеся с кровати белые ноги.

И, как всегда ночью, в темноте она вспомнила о смерти. «Я умру, я скоро умру…»

Ей стало так грустно, что горло сжалось. «Я скоро умру…»

Она вытянула вперед ноги, пошевелила пальцами. Зеленый свет фонаря падал прямо на них.

«Мои ножки. Мои бедные ножки. Я буду лежать в земле, и черви будут есть мои белые ножки… — Она нежно погладила свои колени и вдруг заплакала. — Я умру… Может быть, я уже умерла?»

Она всматривалась в окно, в кровать, в зеркало, стараясь понять, вспомнить…

«…Поезд… Шварцвальд. Ах нет, не Шварцвальд, Париж…»

— Андрей, — сказала она шепотом.

И сейчас же тихо скрипнула дверь и вошел кто-то белый и высокий, как привидение. Но она не испугалась, она протянула к нему руки. Он опустился на пол у кровати. Теперь зеленый свет фонаря падал на него. Он обнял и целовал ее голые колени. Совсем как когда-то в Константинополе… И свет фонаря как лунный свет…

Она гладила его волосы. Слезы все еще текли по ее щекам.

— Андрей, скажи, это во сне?

— Да, во сне…

— А мы не умерли?

— Нет, нет…

— Андрей, мне страшно… Оставь…

— Не бойся. Я ничего тебе не сделаю…

— Как в Константинополе?..

— Да… Как в Константинополе…

Аня лежала притихшая и бледная.

— Ты любишь меня?

— Люблю…

Андрей наклонился над ней.

Уже шесть часов.

— Спи, Аинька… — И осторожно вышел.

…Теперь сердце стучало совсем неслышно, легко, легко. И в душе холод легкий. И прохладная, легкая кровь медленно и блаженно расходится по телу…

«Открыватели новых стран, пираты, авантюристы…»

Аня открыла глаза, вздохнула, улыбнулась, встала с постели. Осторожно, на носках обошла всю комнату, потом отдернула занавесь и открыла окно.

Совсем светло. Утренний холодный ветер… Она смотрела на пустую улицу, на деревья, зеленевшие из-за крыш.

«Это Париж. Это Елисейские Поля. — Она снова улыбнулась. — Это Париж, это ее жизнь, ее счастье…»

Она взмахнула руками и закружилась по комнате.

«Да. Это Париж, это ее жизнь, ее счастье, ее любовь».

Она вертелась все скорее. Голова кружилась. Цветы на обоях и стулья танцевали вместе с ней. Она схватилась за раму зеркала, чтобы не упасть.

Из зеркала смотрело бледное, почти прозрачное лицо с блестящими серыми глазами.

Она покачала головой:

«Ах, я счастлива, счастлива, счастлива… Ах, я устала, устала, устала…»

4. Валентино

Дверь открыла сама тетя Катя.

— Аня?.. Вот сюрприз. Мы думали, завтра… Что же ты не телеграфировала?

Аня поцеловала ее:

— Столько возни, не успела.

В прихожую вбежала длинноногая стриженая девочка и с визгом бросилась Ане на шею.

— Валя, пусти, пусти. Задушишь.

— Аня, Аня! Наконец-то. И такая красавица! Совсем Мэри Пикфорд.

— Да пусти же. Задушишь.

Валя отскочила на шаг, держа Аню за руку:

— Нет, ты больше похожа на Перл Уайт. Только еще лучше. А вещи твои где?

— Внизу.

— Я сейчас притащу.

— Чемодан тяжелый. Тетя, скажи ей. Она надорвется.

— Пусть тащит. Ее не удержишь. Ну, раздевайся. Рассказывай. Зачем приехала? Что мама, папа?

— Меня моя мадам Мари прислала модели покупать.

— Не могла тоже кого постарше выбрать.

— Мне уже восемнадцать лет. У нас все молодые. И вас мне хотелось увидеть.