Читаем Елисейские Поля полностью

Елисейские Поля

— Оставьте меня. — Она махнула рукой и пошла вперед, но вдруг остановилась. — Послушайте! Я не хотела вас обидеть. Напротив. Только я ужасно несчастная. И злая.

— Нет, нет, вы не злая. И позвольте мне не уходить.

— Как хотите, мне все равно. — Она взглянула на свои руки и усмехнулась. — Вот и ваши перчатки не помогли.

Он пошел рядом с ней.

— И все-таки я не понимаю, — начала она вдруг. — Почему вы?.. Что же это такое?

— То есть что?

— Ну, — она нетерпеливо пожала плечами, — то, что вы ходите за мной, покупаете мне шляпы, стоите под окном. Не понимаю.

— Это так просто, так просто. Это оттого, что я… люблю вас, — с усилием выговорил он.

— Как любите? С каких пор?

— Всегда. Да, да. Я всегда любил вас, хотя только вчера увидел. Ах, я не знаю, как вам это объяснить. Я любил вас еще в России…

Но она уже не слушала.

— Вы не знаете, где здесь аптека?

— Зачем вам?

Ее брови нахмурились.

— Надо.

— Господи, неужели вы хотите…

— Что? — холодно и насмешливо спросила она.

— Ничего. Я так…

— Подождите меня. — Она одна вошла в аптеку.

Михайлов видел в окно, как аптекарь качал головой, как она в чем-то убеждала его и как наконец аптекарь протянул ей белую коробочку и она спрятала ее в сумке.

Из аптеки она вышла с каким-то особенным — спокойным и решительным лицом.

— Теперь проводите меня домой.

— Вы не хотите позавтракать? — робко предложил он.

— Позавтракать? — изумилась она. — Нет, не хочу.

Они вышли в Булонский лес.

— Посмотрите, — она слегка улыбнулась, — деревья, они совсем зеленые.

— Хотите, посидим здесь или поедем кататься.

Она прижала к груди сумку:

— Нет, мне надо домой.

У подъезда отеля она остановилась.

— Десять лет, — сказала она задумчиво, как бы про себя. — Десять лет…

Она подняла голову и посмотрела на синее прозрачное апрельское небо.

«Так смотрят только в последний раз, последним взглядом», — подумал Михайлов, и сердце его сжалось.

Она протянула руку:

— Прощайте… — И, словно вспомнив что-то, прибавила: — Спасибо… Вы добрый.

— Татьяна Александровна, — крикнул он вдруг. — Татьяна Александровна, ради бога…

Она высвободила руку:

— Оставьте меня…

И, вбежав в подъезд, захлопнула дверь.

«…Надо было не пускать, отнять сумку — ведь там яд, надо было… — Он в отчаянии махнул рукой. — Нет, ничего нельзя, все напрасно. И ничего нельзя сделать, ничего! Пойти к ней? Она прогонит, не станет слушать. Нет…»

Он смотрел на ее окно. Оно было такое же, как вчера, как всегда. Может быть, уже? Стало темнеть. На улице вспыхнули фонари.

Вдруг в ее комнате зажегся свет. Михайлов почувствовал, как сердце забилось. «Значит, она еще жива. Хоть минуту еще, а все-таки жива…»

Он стал ходить взад и вперед перед отелем. Ставни так и остались открытыми — до ставней ли ей? Михайлов уже ни на что не надеялся. Теперь кончено. Завтра постучат к ней в дверь, побегут, закричат, позовут полицию… Он будет здесь, он пойдет, увидит ее еще раз.

Отравилась… Он представил себе ее на кровати, с высоко поднятыми коленями и запрокинутым, посиневшим лицом. Он видел так ясно смятое одеяло, распустившиеся волосы, лакированные туфли, которые они вчера вместе покупали… Видел ее перекошенный, посиневший рот и почему-то на ночном столике букет фиалок в стакане…

Понемногу стало светать. Потухли фонари. Кое-где открылись ставни. Слуга выбежал из подъезда ее отеля. За полицией… Вот сейчас, сейчас. Но слуга уже возвращался с желтой пачкой папирос. Значит, еще не знают. Значит, еще ждать…

Дверь снова отворилась. Михайлов увидел бледное лицо и большие сумрачные глаза.

«Галлюцинация», — подумал он и в изнеможении прислонился к стене.

Серые сумрачные глаза остановились на нем и засияли. За плечами, словно крылья, сиял розовый шарф.

Михайлов порывисто и легко вздохнул:

— Я умираю…

Он услышал легкий шорох, почувствовал теплое дыхание на щеке.

— Я так боялась, что вы уйдете. Что с вами? Вам дурно?

— Это вы? — слабо сказал Михайлов, вглядываясь в ее лицо.

— Ну да, да. Кто же еще? — Она слегка закинула голову, тихо засмеялась и протянула ему руку.

Он крепко сжал ее теплую маленькую ладонь:

— Это вы…

— Слушайте. — Ее губы сморщились как будто от сдержанного смеха. — Вы думали, что я… Нет, вы меня не знаете. Разве я могу? Ведь я веселая. Я так люблю жизнь, я как кошка. Я еще вчера знала, когда веронал покупала, что не отравлюсь. Еще в аптеке… А вам нарочно не сказала. Из злости. Ведь я мучилась, так пусть и другой хоть немножко…

— Я так боялся за вас. Я…

Она заглянула ему в глаза:

— Не сердитесь. Я ночью на вас из окна смотрела. Вы вот так стояли, — она подняла плечи и засунула руки в карманы, — ужасно грустный и милый. Мне вас очень жалко стало. Право…

Она помолчала минуту.

— А теперь идемте.

— Куда?

— Кофе пить.

— Кофе? — растерянно переспросил он.

— Ну да. С круассанами. А там посмотрим…

1927