Елисейские Поля

— Нет, не так. В рот, не то я опять заплачу. — И Люка снова громко всхлипывает.

— Вы сумасшедшая, — испуганно говорит он, целуя ее детские, соленые от слез губы.

Она вздыхает, закрывает глаза:

— Еще, еще. Обнимите меня!

— Вы сумасшедшая…

Люка кладет голову к нему на плечо:

— Нет, я не сумасшедшая. Только я взрослая, а вы все еще считаете меня маленькой. Я совсем взрослая.

— Ну конечно, — соглашается он, боясь спорить. — Вы взрослая.

Она глубоко вздыхает и крепче прижимается к нему.

— Поцелуйте меня еще раз…

— Надо ехать домой, вас хватятся, — робко говорит он.

Люка вскакивает:

— Да, надо ехать. Ведь я тайком удрала, опять скандал будет. Но поцелуйте меня еще раз. Слушайте… Вы сами говорите, что я взрослая. Я буду ждать вас сегодня ночью в нашей комнате. Вы придете в сад. Я вылезу к вам в окно.

Он поднимает мотоциклетку:

— Едемте, Люка.

— Я буду вас ждать. Вы придете? Обещайте.

Она ловко примащивается сзади на седло. Мотоциклетка несется по дороге, шумя и подскакивая.

— Я буду вас ждать, — громко кричит Люка, — обещайте…

Арсений оборачивается к ней:

— Не болтайте. Язык прикусите…

Люка лежит в кровати, прислушиваясь к дыханию Веры. Спит? Нет, кажется, еще не спит. Как бы самой не заснуть. Она щиплет себя за руку, широко открывает сонные глаза. Вера дышит все спокойнее, все ровнее.

— Вера, — тихо зовет Люка.

Ответа нет. Спит. Люка осторожно спрыгивает на пол, снимает с крючка Верин шелковый пестрый халатик, нагибается, ища Верины ночные туфли. Потом тихо подходит к окну, пододвигает кресло, расправляет складки халатика. Лунный свет падает прямо на нее.

Такой он увидит ее сейчас, такой прелестной, почти призрачной. В полночь, в открытом окне, освещенной луной…

Жаль только, что она стриженая и нельзя распустить волосы по плечам, было бы еще красивее, еще романтичнее…

Кусты роз слабо белеют. Над ними качаются черные огромные ели. В пруду влюбленно и грустно поют лягушки. По небу, как стая диких гусей, быстро летят облака.

Он сейчас придет. Глухо хлопнет дверь, заскрипят шаги по дорожке. Он пройдет мимо шелестящих роз и встанет под ее окном. Он протянет руки, поможет ей выпрыгнуть в сад. Что он скажет ей?..

Сердце начинает стучать. Зачем она позвала его? Лечь в кровать, притвориться спящей? Нет, он сейчас придет.

На луну налетают облака. Темно. Ничего не видно. Может быть, он уже тут, под окном?.. Но облака летят дальше, и снова светло, а его нет. Что же он так долго? Он придет, она не сомневается. Только бы уж поскорей…

Понемногу и луна, и небо начинают бледнеть. Деревья расплываются в молочном тумане. От пруда тянет сыростью. Люка ежится. Закутаться бы одеялом. Но нельзя. Станешь похожа на тюк. Она плотнее запахивает полы халатика. Нет, он должен увидеть ее красивой.

Небо становится все светлее, луны уже почти не видно, такой бледной и прозрачной стала она. Белый легкий туман поднимается все выше, заволакивая сад. Молчат лягушки, молчат деревья, молчат цветы. Ни движенья, ни вздоха. Так тихо, как бывает только на рассвете, в таинственный час между утром и ночной темнотою. Люка кашляет, испуганно оборачивается. Нет, Вера спит, не слышит. Отчего он не идет?.. Отчего?.. Но он придет. Не может не прийти…

В соседней церкви протяжно и гулко звонит колокол.

Значит, шесть часов. Значит… Люка тихо встает, вешает Верин халатик, ложится в постель. Значит, он не придет…

6

Вера трясет Люку за плечо:

— Да проснись же.

Люка поднимает тяжелую голову, трет кулаком глаза:

— Что, что такое?..

— Мы уходим. Ты спишь как сурок.

— Который час?..

— Девять.

— Девять… — Люка испуганно садится на кровать. В половине десятого уезжает Арсений. Она вскакивает. Где туфли? Где платье?.. Скорей, скорей. Неужели она не увидит его?..

Она бежит по коридору. Из холла доносятся обрывки разговора:

— Надеюсь, вы будете часто бывать у нас в Париже. Мои дочери так подружились с вами…

— Благодарю вас, с удовольствием.

Люка останавливается. Нет, она не посмеет войти, она закричит, она упадет в обморок, и все увидят, поймут.

Но все-таки она толкает дверь. И ничего особенного не происходит. Все обыкновенно, буднично. Арсений стоит перед Екатериной Львовной. На нем синий костюм, красный галстук. Люка все видит, все замечает. Не кричит, не падает в обморок.

— Я уже боялся, что не попрощаюсь с вами, маленькая соня. — Арсений пожимает ей руку. — Ну, растите большой и умной. В Париже нам с вами непременно надо будет в цирк на дрессированных львов сходить.

В саду перед террасой шумит автомобиль. Горничная укладывает в него чемоданы. Арсений сбегает по лестнице.

— До свиданья, счастливого пути…

— До свиданья, до Парижа…

Люка смотрит на него. Вот сейчас, сейчас все кончится. Он уедет, и больше ничего не будет. И вдруг, сорвавшись с места, бежит за ним.

Арсений уже садится в автомобиль.

— Вы, — начинает Люка хрипло, — вы… — «…Не пришли, а я вас ждала», — хочет она сказать, но что-то мешает в горле.

Арсений снова трясет ее руку.

— Да, да, — говорит он, блестя белыми зубами. — Я не забуду. Непременно пойдем львов смотреть. До свиданья.