Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Примечательный эпизод остался в памяти Чичаева. Из Кызыла после переговоров советская правительственная делегация возвращалась на плоту — дорог в Туву, кроме вьючных троп, не было. «Корабль» миновал несколько опасных порогов, но без приключений все-таки не обошлось. Плот наскочил на один из порогов. Чтобы сдвинуть его с места, пришлось сбросить в реку половину груза и отрубить часть, застрявшую на камнях. Консул трудился вместе со всеми, а потом вспомнил о своем новом увлечении — фотографии. Перебрался по камням на соседнюю скалу и сделал снимок. Конечно, риск был большой — плот в любую минуту мог поплыть дальше, оставив смелого фотографа посреди большой реки. Но Иван хорошо плавал и в крайнем случае надеялся добраться до берега, куда мог пристать и плот. К счастью, все обошлось благополучно, а редкий снимок «кораблекрушения» пополнил семейный альбом.

Корейская командировка Чичаева продолжалась три года. «За эти годы хорошо изучил страну, ее историю, народ, его традиции, обычаи и быт», — пишет он, в своих мемуарах, словно только этим и занимался. В эти три года он стал признанным профессионалом и в своем деле, о котором не принято много говорить. «Меморандум Танаки», добытый Чичаевым, принес ему признание в кругах профессионалов разведки.

Новое назначение — ответственный референт МИДа по Японии — казалось, определяло дальнейшую судьбу Чичаева. Но жизнь распорядилась иначе.

В начале 1934 года Чичаева после неполного года работы в советском генконсульстве в Выборге назначили вторым секретарем полпредства СССР в Эстонии. Ему надлежало заниматься прессой и культурными связями. Официальный статус давал возможность встречаться с творческой интеллигенцией, бывать в редакциях, заводить новые контакты. Но были и неафишируемые задачи.

В «Очерках истории Российской внешней разведки» цитируется директива Центра в резидентуры в странах Балтии на 1933 год: «Необходимо углубить работу по освещению деятельности немцев. А именно:

а) следить за германской политикой в Прибалтике, и в особенности в Эстонии,

б) выявлять работу немецких нацистов по созданию местных фашистских организаций и каналы их связей,

в) освещать влияние Германии на внешнюю и внутреннюю политику Прибалтийских государств и их связи с германскими нацистами».

Резидентуру в Эстонии в 1935–1936 годах возглавлял Иван Чичаев; затем с 1938 по 1940 год он был резидентом «легальной» резидентуры в Латвии. Как установили советские разведчики, «непосредственной разработкой акций политического влияния на правящие круги стран Балтии занимался специальный разведывательный центр военной разведки — абвера — в Кёнигсберге. Немцы подталкивали прибалтов на путь так называемого нейтралитета, за внешне благопристойной формулой которого скрывался отказ от сближения с Советским Союзом, активно выступавшим в то время за создание системы коллективной безопасности с целью обуздания экспансионистских устремлений Гитлера».

Вокруг маленьких стран шла большая игра. Советская резидентура в Латвии сумела получить секретный доклад чехословацкого посла в Риге своему Министерству иностранных дел. «Наиболее многочисленный слой Латвии — крестьянства — страшится СССР меньше, чем власти баронов, — говорилось в этом документе. — Интеллигенция и лица свободных профессий согласны полностью с настроениями и взглядами крестьянских слоев… Правительство, вероятнее всего, пошло бы вместе с армией и аграрниками против немцев.

Эстония проявляет резко выраженные антирусские настроения. В случае войны она, однако, скорее все же встала бы на сторону России.

Литва до сих пор играла на двух странах — немецкой и русской. Литва также решила бы в пользу России».

Учитывая эволюцию настроений в Прибалтике, разведка направляла руководству страны предложения, сутью которых была необходимость нормализации отношений со странами Балтии. Так, в одной из докладных записок на имя Сталина было предложено, в частности, в интересах расширения сотрудничества с Прибалтикой увеличить импорт эстонской сельскохозяйственной продукции и экспорт бензина в Эстонию, открыть в Таллине отделение Госбанка СССР, издавать коммерческий печатный орган. Ряд предложений касался Латвии.

Кстати, именно по рекомендации Рижской резидентуры, в 1937 году в Москве был оказан самый теплый прием министру иностранных дел Латвии Мунтерсу «несмотря на его прогерманские настроения». Посольство Финляндии в Риге, информируя свой МИД, дало такую оценку визиту Мунтерса: «Вместо 3–4 дней визит продолжался 10 дней. Знаки внимания к министру были необычайно велики. Сам Сталин на завтраке у Молотова более часа говорил с Мунтерсом. Последний сообщил нам, что разговаривал со Сталиным не о внешней политике, а о положении в Латвии. Причем Сталин спросил: что думают в Латвии о помещиках — немецких баронах?»

Помните строки из секретного доклада чехословацкого посла в Риге о «власти баронов»? Вот как отозвался тот доклад, который, как теперь ясно, Сталин внимательно читал; Иосиф Виссарионович решил лично проверить выводы, о которых ему доложили.