Элизабет Костелло

Странная концовка, думает он. Только когда она снимает очки и складывает свои бумаги, начинаются аплодисменты, но они рассеянные. Странная концовка странного разговора, плохо выверенная, плохо аргументированная. Нет ее métier [40], нет аргументации. Не следовало ей приезжать.

Норма поднимает руку, пытаясь привлечь внимание декана факультета гуманитарных наук, который председательствует на собрании.

– Норма! – шепчет он, взволнованно качая головой. – Нет!

– Почему? – шепчет она в ответ.

– Прошу тебя, – шепчет он, – не здесь, не сейчас!

– В пятницу в полдень состоится развернутая дискуссия по мотивам лекции нашей знаменитой гостьи – подробности вы узнаете из программки, – но миз Костелло любезно согласилась ответить на один-два вопроса из зала. Итак?.. – Декан оглядывает аудиторию призывным взглядом. – Да! – говорит он, узнав кого-то, сидящего сзади.

– У меня есть право! – шепчет Норма ему в ухо.

– Право у тебя есть, но не реализуй его, это плохая идея, – шепчет он ей в ответ.

– Нельзя позволить ей уйти с этим! Она запуталась!

– Она старая, она моя мать. Прошу тебя!

Сзади кто-то уже говорит. Джон поворачивается и видит высокого бородатого человека. Один господь знает, думает он, почему его мать согласилась отвечать на вопросы из зала. Она что, не знает, что публичные лекции привлекают чудаков и фриков, они слетаются, как мухи на мертвое тело.

– Мне не ясно вот что, – говорит человек, – к чему именно вы хотите нас призвать? Вы хотите сказать, что мы должны закрыть мясные фермы? Вы хотите сказать, что мы должны отказаться от мяса? Вы хотите сказать, что мы должны гуманнее обращаться с животными, убивать их более гуманным способом? Вы хотите сказать, что мы должны перестать ставить эксперименты над животными? Вы хотите сказать, что мы должны перестать ставить эксперименты с животными, даже такие безвредные, как эксперименты Кёлера? Не могли бы вы прояснить эту мысль? Спасибо.

Прояснить. Вовсе и не чудик. Прояснение не помешает.

Она стоит перед микрофоном без своего текста, держится за край кафедры – у его матери очень взволнованный вид. Не ее métier, думает он снова: ей не следовало делать это.

– Я надеялась, что мне не придется провозглашать принципы, – говорит его мать. – Если вы хотите извлечь из этого разговора только принципы, то мне придется ответить вам: откройте ваши сердца и прислушайтесь, что они говорят вам.

Похоже, она хочет этим и ограничиться. Декан, кажется, растерян. Задавший вопрос тоже явно растерян. Почему бы ей просто не сказать то, что она хочет сказать?

Его мать словно почувствовала этот неудовлетворенный ропот.

– Меня лично никогда не интересовали запреты, диетического или какого-либо иного рода. Запреты, законы. Меня больше интересует то, что находится за ними. Что касается экспериментов Кёлера, то я думаю, он написал замечательную книгу, и эта книга не была бы написана, если бы он не считал себя ученым, который вправе проводить эксперименты с шимпанзе. Но та книга, которую читаем мы, вовсе не та книга, которую, как ему казалось, он пишет. Мне вспоминается одно соображение Монтеня: «Мы думаем, что играем с кошкой, но откуда мы знаем, что это не кошка играет с нами?» Мне бы хотелось думать, что животные в наших лабораториях играют с нами. Но, увы, это не так.

Она замолкает.

– Это отвечает на ваш вопрос? – спрашивает декан.

Задавший вопрос экспрессивно, широко пожимает плечами и садится.

Впереди еще обед. Через полчаса президент должен дать обед в факультетском клубе. Первоначально Джона и Нормы не было среди приглашенных, но потом, когда выяснилось, что у Элизабет Костелло в Эпплтоне есть сын, их добавили в список. Он подозревает, что они будут там не на своем месте. Они явно окажутся среди самых молодых и самых низкопоставленных. С другой стороны, ему, вероятно, будет полезно присутствовать. Он может понадобиться, если там станет неспокойно.

С мрачным интересом он ждет, как колледж справится с вызовом, каким стало теперь меню. Если бы сегодняшний почтенный лектор был бы исламским муллой или еврейским раввином, они бы предположительно не подали свинину. Неужели они из уважения к вегетарианству подадут всем пирожки с ореховой начинкой? Неужели ее почетным ученым гостям придется весь вечер хмуриться и мечтать о сандвиче с бастурмой или холодной куриной ножке, которые они будут уминать, вернувшись домой? Или же умные головы из колледжа прибегнут к такому спасительному средству, как двусмысленная рыба, у которой есть позвоночная кость, но которая не дышит воздухом и не выкармливает потомство молоком?

К счастью, меню – не зона его ответственности. Он опасается, как бы во время всеобщего разговора кто-нибудь не поднялся с тем, что он называет Вопрос: «Что вас, миссис Костелло, привело к вегетарианству?» – а она со своего нравственного Олимпа не выдала бы то, что Норма называет Плутархов ответ. После этого ему и только ему придется сводить к минимуму нанесенный ущерб.