Элизабет Костелло

Тем текстом, ради которого и изобрели эту науку, была Библия. Ученые, занимавшиеся текстами, видели свою задачу в том, чтобы восстановить истинное послание, содержащееся в Библии, в особенности истинность учения Иисуса. Для описания своей работы они использовали метафору – воскресение или возрождение. Читатели Нового Завета должны были впервые лицом к лицу встретиться с восставшим, родившимся заново Христом, Christus renascens, более не затененным туманом схоластических истолкований и комментариев. Имея в виду именно эту цель, ученые сначала изучили греческий, потом иврит, потом (позднее) другие языки Ближнего Востока. Изучение письменных текстов означало, во-первых, восстановление истинного текста, потом правильный перевод этого текста; а правильный перевод оказался неотделим от правильной интерпретации, так же как и правильная интерпретация оказалась неотделимой от правильного понимания культурной и исторической матрицы, из которой появился текст. Таким образом возникло понимание того, что исследования, проводимые в разных областях – лингвистические, литературные (как исследования толкований), культурные и исторические – исследования, которые составляют костяк так называемых гуманитарных наук, – подлежат объединению в одну науку.

Вы можете вполне обоснованно спросить: зачем называть это созвездие исследований, посвященных восстановлению истинного слова Господня, studia humanitatis? Задавать такой вопрос, как выясняется, есть то же самое, что спрашивать, почему studia humanitatis расцвели только в пятнадцатом веке Божьего промысла, а не на несколько столетий раньше.

Ответ в немалой степени связан с историческим событием: закатом и в конечном счете падением Константинополя и бегством ученых-византийцев в Италию. (Памятуя о правиле пятнадцати минут, установленном вашим деканом, я не буду говорить о живом присутствии Аристотеля, Галена и других греческих философов в средневековом западном христианстве и о роли завоеванной арабами Испании в передаче их учения.)

Timeo Danaos et dona ferentes [54]. Дары, принесенные людьми с Востока, включали в себя не только грамматики греческого языка, но и тексты авторов греческой античности. Лингвистические знания, которые следовало применить к греческому тексту Нового Завета, можно было получить, только погрузившись в эти соблазнительные дохристианские тексты. И вскоре, как можно предположить, изучение этих текстов, которые впоследствии были названы классическими, стало самоцелью.

Более того, изучение античных текстов оказалось оправданным по соображениям не только лингвистическим, но и философским. Появилось представление, что Иисус был послан во спасение человечества. Во спасение от чего? От состояния неспасения, конечно. Но что мы знаем о человечестве в неспасенном состоянии? Единственные основательные сведения, касающиеся всех сторон жизни, это сведения античные. Таким образом, для понимания цели инкарнации – иными словами, для понимания смысла искупления – мы должны с помощью классики погрузиться в изучение studia humanitatis.

Итак, из краткого приближенного обзора ясно, что изучение Библии и исследования греческой и римской античности тесно соединились (хотя и с извечным антагонизмом), и в результате получилось, что наука о текстах и сопутствующие ей дисциплины подпали под общее название «гуманитарные науки».

Но хватит истории. Хватит спрашивать, почему вы, такие разные, такие не похожие друг на друга, какими вы, возможно, себя ощущаете, оказались сегодня утром здесь, под одной крышей, как выпускники-гуманитарии. И теперь за несколько оставшихся минут я хочу сказать вам, почему я – не одна из вас и не несу вам слова утешения, несмотря на щедрость вашего жеста по отношению ко мне.

Послание, которое я несу, вот о чем: вы давно уже сбились с пути, случилось это, вероятно, пять столетий назад. Горстка людей, в чьей среде возникло движение, продолжателями которого, увы, в прискорбно малом числе, являетесь вы, горела желанием, по крайней мере поначалу, найти Слово Истины, под которым они понимали тогда, а я понимаю теперь, искупительное слово.

Это слово невозможно найти в классике, независимо от того, что вы под классикой понимаете – Гомера и Софокла или Гомера, Шекспира и Достоевского. В более счастливый, чем нынешний, век люди имели возможность обманывать себя вымыслом о том, что античная классика предлагала учение и образ жизни. В наши времена мы пришли к выводу, довольно отчаянному, что само по себе изучение классики может предложить образ жизни, а если не образ жизни, то, по меньшей мере, образ зарабатывания средств к существованию, которое, если и нельзя с уверенностью доказать его пользу, по крайней мере ни с какой стороны не обвиняется в принесении вреда.