Элизабет Костелло

– Мне послышалось, вы назвали себя Элизабет Костелло? – говорит она. – Случайно не писатель Элизабет Костелло?

– Да. Этим я зарабатываю себе на жизнь – писательством.

– И вы сестра сестры Бриджет.

– Да. Но у сестры Бриджет много сестер. А я всего лишь сестра по крови. Другие же – ее настоящие сестры, сестры по духу.

Хотя она намеревалась сделать легкое замечание, но, кажется, ее слова нервируют миссис Годвин. Может быть, поэтому люди здесь возбуждаются, слушая Бланш: та использует такие слова, как дух и Бог, ненадлежащим образом, в контексте, в котором их использовать некорректно. Что ж, она неверующая, но в данном случае она на стороне Бланш.

Миссис Годвин говорит мужу, поедая его взглядом:

– Элизабет Костелло, дорогой, – писатель.

– О да, – отвечает профессор Годвин; но это имя явно ничего не значит для него.

– Мой муж живет в восемнадцатом веке, – говорит миссис Годвин.

– О да. Хорошее местечко. Век разума.

– Я не думаю, что представление о том времени как о чем-то простом верно, – говорит профессор.

Кажется, он хочет добавить что-то, но не делает этого.

Разговор с Годвинами явно идет на спад. Она поворачивается к человеку справа от нее, но он занят другой беседой.

– Когда я училась в университете, – говорит она, снова поворачиваясь к Годвину, – а это было в начале 1950-х годов, мы много читали Дэвида Лоуренса. Мы читали и классику, но наша настоящая энергия уходила не на нее. Дэвид Г. Лоуренс, Т. С. Элиот – эти писатели занимали наши умы. Может быть, Блейк из восемнадцатого века. Может быть, Шекспир, потому что, как все мы знаем, он выходит за рамки своего времени. Лоуренс захватывал нас, потому что предлагал некую форму спасения. Если мы будем почитать темных богов, говорил он нам, и блюсти их ритуалы, то спасемся. Мы верили ему. По намекам, оброненным мистером Лоуренсом, мы уходили из дома и почитали темных богов наилучшим образом. Что ж, наше поклонение не спасло нас. Ложный пророк, так назвала бы я его теперь, задним умом.

Я хочу сказать, что наше буквалистское понимание книг в студенческие годы объясняется тем, что мы искали наставлений, наставлений в нашей растерянности. Мы находили такие наставления у Лоуренса или у Элиота, раннего Элиота: возможно, наставления иного рода, но все равно это были наставления – как мы должны прожить наши жизни. Остальное наше чтение, по сравнению с этим, было зубрежкой, чтобы сдать экзамены.

Если гуманитарные науки хотят выжить, то они, безусловно, должны учитывать эти энергии и жажду наставления: жажду, которая по большому счету есть поиск спасения.

Она наговорила много слов, больше, чем собиралась, и теперь в наступившей тишине она видит, что ее слушали и другие присутствующие. Даже ее сестра повернулась к ней.

– Когда сестра Бриджет, – громко говорит декан во главе стола, – предложила нам пригласить вас на это счастливое событие, мы не поняли, что среди нас будет та самая Элизабет Костелло. Добро пожаловать. Мы вам рады.

– Спасибо, – отвечает она.

– Часть из того, что вы говорили я не мог не услышать чисто по законам физики, – продолжает декан. – Значит, вы согласны с вашей сестрой в ее мрачном взгляде на будущее гуманитарных наук?

Она должна тщательно выверять свои слова.

– Я всего лишь говорила, – отвечает она, – что наши читатели – в особенности, наши молодые читатели – приходят к нам с определенным запросом, и если мы не можем или не хотим удовлетворять этот их запрос, то нам не стоит и удивляться, если они отворачиваются от нас. Но у нас с сестрой разный бизнес. Она сказала вам, что она думает. Что касается меня, то я бы сказала, что если книга научит нас понимать самих себя, то этого будет достаточно. Любой читатель должен удовлетвориться этим. Или почти любой читатель.

Они смотрят на ее сестру в ожидании ее реакции. Учить нас понимать самих себя: что это еще, если не studium humanitatis?

– Это обмен мнениями за ланчем, – говорит сестра Бриджет, – или мы говорим серьезно?

– Мы говорим серьезно, – отвечает декан. – Мы серьезны.

Вероятно, Элизабет имеет смысл пересмотреть мнение о нем. Возможно, он не просто какой-то очередной бюрократ от науки, совершающий движения, надлежащие принимающей стороне, а душа, которая жаждет общения с другой душой. Нельзя исключать и такую возможность. Что говорить, может быть, это то, что в глубине своих существ представляют собой все они: страждущие души. Она не должна спешить с выводами. В чем в чем, а в уме этим людям не откажешь. И теперь они уже должны понять, что в сестре Бриджет, нравится им это или нет, они имеют человека, выходящего за рамки ординарности.