Элизабет Костелло

– И схожу. Но у меня есть другой вопрос, на который Джозеф не сможет ответить, потому что это вопрос к тебе. Почему образец, выбранный тобой, а если не тобой, то институтом, который ты представляешь, почему этот конкретный образец, поставленный вами перед Джозефом, чтобы он делал с него копии, почему вы выбрали образец, который я не могу назвать иначе, чем жестоким? Почему Христос, умирающий в мучениях, а не Христос живой? Мужчина в расцвете сил тридцати с небольшим лет: почему вы возражаете против показа его живым, во всей его живой красе? И если уж об этом зашла речь, что ты имеешь против греков? Греки никогда бы не стали делать статуи и картины человека, пребывающего в смертельной агонии, искалеченного, уродливого, а потом поклоняться им. Если бы ты задумалась о том, почему гуманисты (а ты хотела бы, чтобы мы насмехались над ними) устремили свой взор во времена дохристианские, почему они не заострили внимания на презрении, которое христианство демонстрирует к человеческому телу, а потому и к человеку как таковому, то ты наверняка нашла бы ответ. Ты должна знать – забыть это ты не могла, – что изображения Иисуса в его агонии – отличительная черта Западной церкви. Это совершенно несвойственно Константинополю. Восточная церковь сочла бы их оскорбительными, и это было бы справедливо.

Откровенно говоря, Бланш, во всей традиции распятия есть что-то, на мой взгляд, низкое, замшелое, средневековое в худшем смысле этого слова – немытые монахи, неграмотные священники, запуганные крестьяне. Чего вы добиваетесь, воспроизводя в Африке самый отвратительный, самый застойный период в европейской истории?

– Гольбейн, – говорит Бланш. – Грюневальд[61]. Если тебе нужны человеческие формы in extremis [62], обратись к ним. Мертвый Иисус, Иисус в гробу.

– Не понимаю, к чему ты клонишь?

– Гольбейн и Грюневальд не были художниками католического Средневековья. Они принадлежали Реформации.

– Бланш, я не веду борьбу с исторической католической церковью. Я спрашиваю, что ты, ты лично, имеешь против красоты. Почему люди не имеют права посмотреть на произведение искусства и подумать: «Вот как можем выглядеть мы, род человеческий, вот как могу выглядеть я», а не смотреть и думать: «Бог мой, неужели я умру и меня сожрут черви?»

– Я полагаю, ты хочешь сказать, что отсюда и увлечение греками. Аполлон Бельведерский. Венера Милосская.

– Да, отсюда и греки. Отсюда и мой вопрос: бога ради, что же ты делаешь, импортируя в Африку, импортируя в Зулуленд эту совершенно им чуждую жестокую одержимость уродством и смертностью человеческого тела? Если уж вам так хочется импортировать Европу в Африку, то разве не лучше импортировать греков?

– И ты думаешь, Элизабет, что греки абсолютно чужды Зулуленду? Я тебе говорю, если ты не хочешь послушать меня, то послушай хотя бы Джозефа. Ты считаешь, что Джозеф вырезает страдающего Иисуса, потому что плохо образован, что если бы ты провела Джозефа по Лувру, его глаза открылись бы и он принялся бы вырезать во благо своего народа прихорашивающихся обнаженных женщин или напрягающих мышцы мужчин? Знаешь ли ты, что, когда европейцы впервые встретились с зулусами, образованные европейцы, англичане, закончившие частные школы, они решили, что заново открыли греков? Они об этом сказали совершенно недвусмысленно. Они вытащили свои блокноты и сделали наброски, на которых зулусские воины с их пиками, дубинками, щитами показаны в тех же позах, с абсолютно теми же физическими пропорциями, какие мы видим на иллюстрациях девятнадцатого века к «Илиаде», изображающих Гектора и Ахилла, только с темной кожей. Пропорциональные конечности, одежда, едва прикрывающая наготу, гордая осанка, церемонные манеры, воинские добродетели – все это присутствовало! Они нашли Спарту в Африке – так они решили. В течение десятилетий те выпускники частных школ с их романтическими представлениями о греческой античности управляли Зулулендом от имени короны. Они хотели, чтобы Зулуленд был Спартой. Они хотели, чтобы зулусы были греками. Так что для Джозефа, его отца и его деда греки – вовсе не какое-то чуждое племя. Их новые правители предложили им греков как модель, которой они должны подражать и могут стать. Им предложили греков, и они отвергли их. Но они выбрали другое предложение Средиземноморья. Они выбрали христиан, последователей Христа. Поговори с ним. Он тебе скажет.

– Я плохо знакома с этим проулком истории, Бланш, – британцы и зулусы. Тут я с тобой не могу спорить.