Элизабет Костелло

Бадингс извиняется и уходит по делам. До начала сессии остается еще минут двадцать. Она пересекает аудиторию.

– Мистер Уэст? – говорит она самым приветливым своим голосом. Много лет прошло с тех пор, как она в последний раз пользовалась тем, что можно назвать женскими уловками, но если уловки сделают свое дело, то она к ним прибегнет. – Можете уделить мне минутку?

Уэст, настоящий Уэст, отрывает глаза от своего чтива, к ее удивлению, это что-то вроде комикса.

– Меня зовут Элизабет Костелло, – говорит она и садится рядом с ним. – Для меня это нелегко, так что позвольте перейти сразу к делу. Моя сегодняшняя лекция содержит ссылки на одну из ваших книг, о фон Штауффенберге. Но по существу она посвящена вашей книге и вам как автору. Когда я готовила лекцию, я не предполагала, что вы будете в Амстердаме. Организаторы не поставили меня в известность. Правда, с какой стати они должны были это делать? Они понятия не имели, о чем я собираюсь говорить.

Она делает паузу. Уэст смотрит вдаль, никак не помогая ей.

– Я думаю, я могла бы, – продолжает она, и теперь она и в самом деле не предполагает, что будет дальше, – попросить у вас извинения заранее, попросить вас не принимать мои слова в свой адрес. Но, с другой стороны, вы могли бы на совершенно оправданных основаниях спросить, почему я так настаиваю на своих замечаниях, если они требуют предварительного извинения, почему бы мне просто не вычеркнуть эти места из моей лекции. Я и в самом деле хотела их вычеркнуть. Пыталась это сделать прошедшей ночью, узнав, что и вы среди приглашенных, пыталась сделать мои замечания менее критическими, менее обидными. Я даже думала вообще воздержаться от выступления, сказаться больной. Но это было бы несправедливо по отношению к организаторам. Вы так не считаете?

На этом вступление закончено, у него есть возможность ответить. Он откашливается, но потом ничего не отвечает, продолжает смотреть перед собой, демонстрируя ей свой довольно красивый профиль.

– Что я хочу сказать, – говорит она, посмотрев на часы (остается десять минут, театр начинает заполняться, ей пора идти, времени на любезности не остается), – с чем я согласна, так это с тем, что мы должны помнить об ужасах, которые вы описываете в своей книге. Мы как писатели. Не только ради наших читателей, но и ради нас самих. Мы можем подвергнуть себя опасности своими писаниями. Потому что если то, что мы пишем, способно сделать нас лучше, то оно же может сделать нас и хуже. Не знаю, согласны ли вы с этим.

И опять возможность дать ответ. И опять Уэст усердно отмалчивается. Что происходит в его голове? О чем он думает? Не спрашивает ли он себя, что он делает на этом собрании в Голландии, стране ветряных мельниц и тюльпанов, где его поучает какая-то сумасшедшая старая ведьма, а еще грозит перспектива выслушивать ее поучения во второй раз? Она должна напомнить ему, что жизнь художника нелегка.

Группа молодых людей, возможно студентов, устраивается в ряду прямо перед ней. Почему Уэст никак не реагирует? Она раздражается, ей хочется повысить голос, погрозить костлявым пальцем перед его носом.

– На меня ваша книга произвела сильное впечатление. Иными словами, она произвела на меня такое же впечатление, как если бы на мне выжгли клеймо. Некоторые страницы горят адским пламенем. Вы, наверное, понимаете, о чем я говорю. Сцена повешения в особенности. Сомневаюсь, что смогла бы написать такое сама. То есть я бы могла это написать, но не стала бы, не позволила бы себе, такая, какая я теперь. Я не думаю, что писатель может уйти без шрамов, написав такие страницы. Я думаю, что такое сочинение может повредить автору. Вот об этом я и собираюсь говорить в моей лекции. – Она показывает ему зеленую папку с текстом, хлопает по ней рукой. – И вот почему я прошу у вас прощения, даже не снисходительности, просто я поступаю, как должна, и информирую вас, предупреждаю о том, что сейчас произойдет. Потому что… – И она вдруг чувствует себя сильнее, увереннее, более готовой выразить свое раздражение, даже злость на этого человека, который даже не дает себе труда ответить ей. – …потому что вы ведь не ребенок, вы должны были понимать риски, на которые идете, должны были осознавать, что могут быть последствия, непредсказуемые последствия, а теперь – получайте. – Она встает, прижимает папку к груди, словно защищая себя от пламени и мерцания вокруг него. – Последствия наступили. Это все. Спасибо, что выслушали меня, мистер Уэст.

Бадингс украдкой машет ей от дверей. Время пришло.

Первая часть ее лекции носит рутинный характер, касается знакомых предметов: авторство и авторитет, претензии поэтов на протяжении веков на владение высшей истиной, истиной, авторитет которой скрыт в откровении, и их последующие претензии в романтические времена (которые по случаю оказались временами географических открытий) на право посещать запретные или табуированные места.