Элизабет Тейлор

«Я сказал ей: «Привет, Элизабет! Как дела?» И тотчас словно из-под земли выросла миссис Тейлор: «А, добрый день, мистер Моффат. У Элизабет все в порядке. Она отлично проводит время».

Мужчины вроде Джорджа Стивенса и Ивана Моффата догадывались, что чрезмерное стремление Сары оградить дочь замешано на эгоистичном желании самой находиться в центре всеобщего внимания. Женщины же, наоборот, считали, что Элизабет просто глупа и, соответственно, ей нечего сказать. Шелли Винтере вспоминает, как однажды она сидела вместе с Элизабет в гримерной и писала письма.

«Я спросила ее, какое сегодня число, — рассказывает актриса. — Она ответила, что не знает. Тогда я заметила, что на стуле рядом с ней лежит газета «Голливудский Репортер», и попросила ее посмотреть. Элизабет посмотрела и ответила:

«Бесполезно. Это вчерашний номер».

Другая женщина вспоминает, что стояла с Элизабет в очереди в буфете. Кинозвезда недоуменно разглядывала подносы с рыбой.

«Что это?» — спросила она.

Когда же ей ответили, что это копченая кета, Элизабет воскликнула:

«Ой, а как похоже на лососину!»

В те дни Элизабет пребывала в блаженном неведении относительно своей необразованности и поэтому особенно не переживала из-за того, что получает на студии лишь скудные крохи знаний.

Крохотное школьное здание из красного кирпича дало ей лишь самые необходимые навыки чтения и письма. Но с другой стороны, Элизабет сама не испытывала особой тяги к знаниям, а мать поощряла в ней совершенно иные устремления. Когда же кто-нибудь говорил Саре, что Элизабет должна развивать свой интеллект и продолжать образование в колледже, та лишь отмахивалась:

«Я уверена, что любая из этих студенточек с радостью поменялась бы с Элизабет местами».

Формальное образование юной кинозвезды сводилось к трем ежедневным урокам с учителем тут же на съемочной площадке. И как бы плохи ни были ее оценки, в конце года она автоматически переводилась в следующий класс. В результате, она так и не получила основ математики. Но зато у нее вошло в привычку считать на пальцах. Ее орфография иного заставила бы краснеть. Умение читать было подстать её знаниям математики — этот недостаток вынудил её отказаться от книг в пользу иллюстрированных журналов.

«Я знаю, что там полно всякой ерунды, — говорила она. — Там вечно что-нибудь про кого-нибудь сочиняют, в том числе и про меня. Но я все равно читаю все, что попадется мне под руку».

«С Элизабет невозможно было вести разговоры о книгах, о том, что происходит в мире и других подобных вещах, — вспоминает Марджори Диллон. — Но зато она всегда знала, кто сыграл главную роль в каком фильме, в чем он или она были одеты, кашемировые у них свитера или нет, и сколько денег они тратят на свои наряды».

В свои семнадцать лет Элизабет думала лишь о том, как стать настоящей кинозвездой. Она сосредоточила все внимание на своей исключительной внешности и на том, как повыгоднее продемонстрировать ее перед камерой. Эдит Хед, удостоившаяся «Оскара» за костюмы, созданные ею для ленты «Место под солнцем», вспоминает, как они с Элизабет примеряли вечерние платья, в которых та показывалась то в одном, то в другом эпизоде:

«Век не забуду, как Элизабет говорила: «Вам надо еще немного убрать в талии». Когда же я возражала, что, мол, талия и без того узка, она все равно настаивала: «А я хочу, чтобы было еще уже». В то время она имела талию в девятнадцать дюймов, и все равно заставляла нас затягивать ее еще туже.

Когда Элизабет появилась на площадке, одетая в белое вечернее открытое платье, Монтгомери прошептал ей на ухо:

«Бесси Мей, у тебя потрясающий бюст, просто фантастический!»

И он продолжал поддразнивать ее, говоря, что не будь он таким старым, то обязательно бы убежал с ней куда-нибудь. Было ясно как божий день, что Элизабет возбуждала бисексуала Клифта так, как это было не под силу любой другой женщине. Она флиртовала с ним, дразнила его, проводила с ним почти все свое время, однако в то время физической близости между ними не было. Вместо этого они заложили основы сложных, напряженных, очень близких отношений, которым предстояло развиваться дальше в письмах и телефонных звонках после того, как съемки фильма завершились, и каждый из них пошел дальше своим путем. Эта дружба продолжалась до того самого дня, когда Монтгомери Клифта не стало.

Элизабет боготворила его. В последующие годы ее влюбленность в него будет настолько смешана с чувством вины, раскаяния, сожаления, что даже через много лет после его смерти она не сможет говорить о нем без слез.

В то время, когда картина «Место под солнцем» еще только снималась, Элизабет считала Клифта самым талантливым из известных ей актеров. Она не догадывалась о тщательно скрываемой от посторонних глаз гомосексуальной стороне его натуры и той кошмарной тяге к саморазрушению, которая заявит о себе несколько позже. Ей было известно одно — рядом с ней находится некто, кто, казалось, видит ее насквозь, кто понимает и принимает ее такой, как есть.