Как мечтал Панин, что с воцарением Александра будет введено такое правление, такие «законосвободные постановления, которые ограничивали бы царское самовластие»!
Александр дал честное слово Панину, что непременно подпишет сию конституцию, коль скоро вступит на престол, но не решился участвовать в заговоре открыто.
Испугался, засомневался, не решился...
Чужды ему были эти речи о народе. Что он знал о нём?
Согнутые спины придворных лакеев, льстивые слова лизоблюдов, выпрашивающих очередную подачку?
Где он видел этот народ? Но то, что грозит ему лично, грозит матери, жене, братьям, сёстрам, — вот лишь это и тронуло его душу...
У Панина уже были сторонники — английский посол Уитворт, адмирал Де-Рибас, посол в Берлине Крюденер, командир гвардейского Преображенского полка генерал Талызин.
Но не было человека, который мог бы, не разглагольствуя о благосостоянии народа, твёрдо привести весь заговор в исполнение.
И Панин решил привлечь на свою сторону графа Палена — умного, совершенно беспринципного, циничного и не стесняющегося в использовании коварных и лукавых методов для достижения цели.
Панин познакомился с этим прибалтийским немцем ещё тогда, когда Пален был рижским губернатором и отставлен от должности за «слишком горячую» встречу высланного из столицы Платона Зубова.
Но Пален сумел восстановить своё положение в глазах императора, когда приехал в столицу и бросился к ногам Павла. Он получил всё — должность начальника полиции Санкт-Петербурга, а затем и военного губернатора столицы.
Каким-то странным образом умел Павел привлекать к себе людей, тайно настроенных против него, способных обольстить императора, втереться к нему в доверие.
Так и Пален смог так выставить себя перед императором, что ему одному доверял Павел в последнее время...
Княгиня Ливен давно разгадала Палена и вот в каких словах обрисовала характер этого интригана:
А в Риге оценивали его ещё вернее:
Панин знал об этих качествах Палена, но, может быть, и сам понимал, что прекраснодушие никогда не сделает заговор успешным.
Пален сразу же согласился на предложение Панина, но за несколько месяцев сумел захватить все нити заговора в свои руки и даже способствовал высылке Панина из столицы, чтобы самому остаться во главе предприятия...
Ещё до высылки Панин и Пален продолжали убеждать Александра в необходимости регентства, писали ему записки. И едва не стали жертвами этой переписки.
Однажды Панин передал Палену записку великого князя, и Пален сунул её в карман, чтобы позже прочесть и сжечь.
И вдруг Павел позвал его к себе, шутя запустил руки в его карманы и сказал:
— Хочу посмотреть, что у вас там, нет ли какой любовной записки?
Только хладнокровная находчивость Палена спасла заговор от полного провала.
Пален отступил от императора и, брезгливо сморщившись, произнёс:
— Ваше величество, оставьте это. Вы терпеть не можете табак, а я очень много его нюхаю. Мой платок весь в табаке. Вы испачкали бы себе руки и сами пропахли бы этим противным запахом...
Павел отскочил от Палена и ответил:
— Фу, какая гадость! Вы правы...
Так был спасён заговор, спасён Александр...
Пален был возведён Павлом в графское достоинство, пользовался исключительным доверием государя и потому правильно считал своё положение крайне непрочным. Слишком уж предсказуемым и вспыльчивым был его государь, в любую минуту мог сослать в Сибирь за малейшее слово или неполадку в делах.
Граф прекрасно понимал, что революцию в лайковых перчатках не сделаешь. Ему нужны были люди, низкие душой, ненавидящие императора лично, люди, способные на всё.
Так ему удалось заполучить братьев Зубовых. Штаб-квартирой заговорщиков стала квартира их сестры, её салон в доме Зубовых на Исаакиевской площади.