Элькино золото

Элька. Ты?.. Она разевает на меня рот в моем собственном доме… Орет на твою мать, а ты!.. Вместо того чтобы заступиться, ты еще мне… Говоришь мне такие вещи?.. При ней?!

Песах. Ты лжешь, ты лжешь, ты лжешь! Я не просил тебя говорить с ней. Ничего не просил!

Элька. Я тут перед ней унижаюсь, расстилаюсь, превращаю себя в тряпку, а ты!..

Песах. Не делай ничего! Вообще! Не касайся, не пачкай!..

Элька(хватается за горло). Ты в жизни так со мной не разговаривал…

Песах(Малие, указывая на дверь в квартиру). Пойдемте, вы можете зайти…

Малия(в сомнении). Может, лучше… в другой раз?

Песах(с мольбой в голосе). Сейчас! У меня есть своя комната. Это мой дом! У меня…

Малия поднимается и идет с ним, Элька идет следом. Песах и Малия скрываются в дверях, Элька кидается вдогонку, но потом останавливается, возвращается. Постояв, снова бросается к задней двери и снова отступает. Сникает вдруг, охваченная внезапной слабостью, едва не падает, с трудом добредает до холодильника, накладывает себе мороженое в вафельный стаканчик, садится, разбитая и подавленная, ест мороженое.

Арон(входит снаружи весь помятый и растрепанный, на лице кровь и грязь, увидев мать, останавливается в некотором смущении, сменяющемся удивлением). Ты? Что, и сегодня собралась спать в этой берлоге?

Элька не отвечает, продолжает грызть мороженое.

А, мороженое!.. Что стряслось? Ну да, понятно – сбегала ночью на оптовый рынок! Можно достать еще дешевле, верно?

Элька всматривается в его лицо.

(Утираясь.) Что? Это чепуха, так – грязь… Машина проехала, окатила…

Элька с остервенением грызет мороженое, будто стараясь задавить рвущиеся наружу слова.

В чем дело? С кем ты воюешь? Мороженое свое кусаешь, будто с собаками грызешься! Полегче, а то еще кровь оттуда брызнет! (Усаживается.) Ну, если это тебе помогает… Кстати, это дельце со старухой я тебе устроил. Чудненько все обделал! Четверть цены. Меньше, чем ты бы сама дала.

Видно, что это сообщение радует Эльку, хоть она и продолжает грызть стаканчик.

Красивая старушка. Вся белая, почти прозрачная… Божий одуванчик. Под девяносто, а как в кино разбирается! Мы с ней целый час говорили. Тоже больше любит Бакстера, чем Чаплина. Даже не заметила, как я ее надул. Искусство кино… А ты говорила, что у меня одна дурь в голове! Видишь, даже дурь моя в конечном счете работает на тебя.

Элька хочет, как будто что-то сказать.

Ну, в чем дело?

Элька молчит, снова принимается за мороженое.

Если по правде, так она поняла, что я ее обдурил. Так вдруг посмотрела, будто хотела сказать: ну пусть, пусть тебе будет на здоровье! Если уж ты так стараешься меня обмануть, значит, тебе это очень нужно. Ты понимаешь? Я ее провел, обманул, но в конечном счете это она надо мной посмеялась! Пожалела меня. Но с другой стороны, это уже само по себе достаточная причина ее обмануть, не так ли? Зачем, в сущности, мне потребовалось так ее обставить?

Элька оставляет мороженое и смотрит на него так, словно собирается что-то сказать.

Действительно, нашел кого спросить! Помнишь мой первый бизнес? Облапошил какого-то мальчугана. Что ты мне сказала? Одобрила! Положила ладонь на голову: молодец, у тебя хорошая головка! И никаких сомнений, верно? Мороженое твое течет.

Элька все так же смотрит на него.

(Проводит рукой по лицу, видит кровь.) Это, что ли? Пустяки, немного расквасили физиономию. На рынке подрался. Перед закрытием. Какой-то прохвост орал на старуху, толстую такую, обзывал ее всячески. Странно: две старухи – одна красавица, вся белая, воздушная, я ее обжуливаю. Другая жирная, грязная, противная, я из-за нее дерусь. (Помолчав.) Кто я такой? Один и тот же человек? Знаешь, когда мне было семнадцать, я однажды хотел содрать себе кожу с лица, поглядеть, что там под низом…

Элька снова принимается за мороженое.