моряков, крестьян, рыбаков, шутов – ценные свидетельства для
изучения повседневной жизни. Они не обошли своим
вниманием и не совсем обычные этнические типы, которые
встречались на улицах космополитической Александрии,–
нубийцев, ливийцев и т. д. В живописном рельефе, одном из
самых оригинальных созданий александрийского искусства,
скульпторы помещали в скромную рамку целый пейзаж –
сельский, очень похожий на тот, что воспевался в идиллиях, или
городской. Любовь к жизни во всех ее проявлениях сквозит в
жанровых сценах и живописных рельефах. Она видна и в
портретах, в основном царских, в самых лучших из них виден
результат глубокого психологического анализа. Перед нами
139
замечательные бюсты первых Птолемеев, последняя из цариц –
великая Клеопатра с ее орлиным носом и властным профилем
под вуалью.
Греко-египетский синкретизм
В то время как греческое искусство Александрии стремилось
воплотить жизнь во всей ее неуловимости, традиционное
египетское искусство умирало. Скульпторы продолжали
работать по канонам времен фараонов, доказательство чему –
рельеф «Коронация Птолемея IV Филопатора», на котором
властитель изображен в виде фараона в окружении богинь
Верхнего и Нижнего Египта. Это было умирающее искусство, в
котором условность заменяла непосредственность.
Более притягательным кажется смешанное искусство,
появившееся уже в конце IV в. до н. э. в погребальных
памятниках Пет-Осириса, египетского жреца, героизированного
на греческий манер, барельефы с изображениями которого
демонстрируют любопытную смесь местных мотивов и
греческих типов. Еще более замечательные произведения дает
нам круглая скульптура. Большая голова из зеленого сланца, как
полагают Птолемея Эвергета, хранящаяся в Копенгагене,
изображает полное лицо <136> с чертами Аполлона. Другая
голова из зеленого сланца, которая находится в Британском
музее, под названием «Африканец», – портрет человека ярко
выраженного хамитского типа со слегка вьющимися волосами и
едва уловимым выражением иронии, жестокости и
таинственности на костлявом лице. Это великолепное
произведение, в котором сливаются две техники и, можно
добавить, две мудрости.
Мир красок: живопись и мозаика
От
художника, как и от скульптора, требуется умение иволновать и зачаровывать одновременно. Живопись периода
эллинизма стала лучше известна благодаря открытию
нескольких редчайших подлинников – украшений домов на
Делосе и стел из музея в Волосе (из некрополя Деметриады,
города, основанного Деметрием Полиоркетом в Пагасетическом
заливе в 294 г. до н. э.). Мы с ней знакомы в основном благодаря
фрескам и мозаикам вилл, в частности в Геркулануме и
140
Помпеях, которые сплошь и рядом копируют шедевры
эллинистической живописи (о возникновении греко-кампанской
живописи см. ниже).
И снова истоки творческого порыва надо искать виз Греции.
Школы Пропонтиды и Азии замечательны своим пафосом. Вот
два очень характерных примера. Тимомах из Византия
изобразил Медею, в смятении смотрящую на своих детей,
которых она вскоре убьет; они же спокойно играют в бабки на
алтаре, где будут убиты в присутствии их воспитателя. (Эта
композиция, по всей вероятности, была очень популярна. В
Геркулануме была найдена копия всей сцены, на копии в
Помпеях изображена лишь одна Медея.) Пергамский художник
также, хотя и менее грубо, задевает чувства зрителя, рисуя
«Телефа с нимфой Аркадией и Гераклом». Взгляд нимфы
устремлен вдаль, как будто она предвидит династию, начало
которой положит этот ребенок (согласно распространяемой
Атталидами версии). Геракл смотрит на Телефа; возле них стоит
большая корзина с фруктами, рядом – сатир и юная девушка, все
это символизирует аркадский пейзаж.
Для александрийской школы характерны любовные сцены на
фоне буколического пейзажа. Среди них наибольшее
распространение получает цикл Афродиты. Шаловливые и
жестокие амурчики со своими злыми проделками, <137> от
которых страдает столько смертных и сами боги, фигурируют в
прелестных сценах, таких, как «Находка гнезда амуров» или
«Продавщица амуров». Эти произведения чаще всего
проникнуты очарованием, хотя временами, подобно
современной им поэзии, они опускаются до грубой эротики.
Неоспоримый прогресс живописи был обязан не только
обогащению техники (например, появлению новых красок –
синей, фиолетовой, пурпурной), но и углублению
эмоциональности. Наиболее многочисленными стали
идиллические сцены. Чаще всего изображались знаменитые
мифологические пары, удобный предлог для нежных