Элоиз

Спала я плохо — хоть и без визитов Элоиз, но зато ко мне приходила моя мать — упрекала меня в том, что я якобы собираюсь воскресить Элоиз из мертвых. Я пыталась объяснить, что это не так и что я просто хочу душевного покоя себе и ей. Чтобы Элоиз перестала страдать, а я — жить в страхе. Но мать и слушать меня не желала.

— Ты испорченная эгоистка, Кэтрин, вот ты кто. Ты всегда была такой, да еще и со странностями. В твоей голове вечно заводились всякие дурацкие идеи. Уж я-то помню, какие сны тебе снились после смерти твоего отца. И все наши родственники так и говорили — что ты не совсем здорова. Я еще удивляюсь, как на тебе Кристофер женился. Мог бы найти себе кого получше. Ты плохо кончишь. Я тебе всегда это говорила.

Я проснулась в слезах. У меня совсем никого не осталось. И мама права — я сама в этом виновата. Она частенько повторяла, что я странная. Как-то мы сидели на кухне у нее дома в Манчестере, и мама тогда сказала мне: «Такое ощущение, что ты выуживаешь из головы самые ненормальные мысли, прикалываешь их булавкой к стене и разглядываешь, как они извиваются, словно маленькие червячки». Когда я все-таки поступила в университет, она радовалась, считала, что наконец-то я взялась за ум. По крайней мере она перестала бранить меня, но в наших отношениях никогда не было той сердечности, как это обычно бывает между мамой и дочкой. Любовь моей матери не была безусловной — нужно было все время что-то доказывать, быть хорошей девочкой, чтобы она меня похвалила. В противном случае трудно было дождаться от нее доброго слова. Вот поэтому я так стараюсь поддерживать теплые отношения с собственными детьми. Всегда говорю, что люблю их бесконечно, что бы ни случилось. Строгий родитель у нас — это Крис. Иногда он ругает меня за излишнюю мягкость, хотя прекрасно понимает ее первопричины. А уж мою маму он знал досконально. Потом ее не стало, и когда я вспоминала ее вслух, Крис обнимал меня и говорил со смехом: «Да уж, неудивительно, что ты у меня такая чудная». Он целовал меня в нос, и все мои комплексы тотчас же улетучивались.

И тут мне захотелось плакать. Может, все-таки позвонить Крису? Так хочется услышать его голос — только не теперешний, холодный и строгий, а голос прежнего Криса, такого доброго и всепонимающего. Если, допустим, я скажу, пусть завтра встречает меня с детьми на вокзале Паддингтон, он поменяет свое отношение ко мне? Чтобы все было как прежде и чтобы он любил меня?

Да, но он поставил условие. Больше никакой Элоиз. И никакого Корнуолла. Он хочет продать наш дом, который я полюбила всем сердцем. Но как я могу отказаться от всей этой атмосферы, от окна, распахнутого в сад, от прозрачного воздуха и такой звенящей тишины, от убаюкивающего морского прибоя?..

Возможно, это и не такая большая жертва ради сохранения семьи, но я вряд ли смогу простить Крису такое. Потому что он хочет отнять у меня мой Тэлланд Бэй — мой рай, где я была так счастлива, пока не вклинилась Элоиз.

Во мне опять всколыхнулся мой бунтарский дух и какая-то упрямая уверенность, что я могу получить все вместе — и Криса, и мой Корнуолл. Главное — избавиться от духа Элоиз. Что ж, пастор Пит пообещал мне, что это возможно. Нужно набраться мужества, потерпеть еще один день, а потом все будет хорошо.

Глава девятнадцатая

На следующее утро я поцеловала на прощание Иви с Томом, и Сэм повез их на станцию Лискирд. После этого он обещал сводить меня в ресторан. Иви не хотела уезжать и ужасно злилась:

— Нормально, да? Почему это вы пойдете в ресторан, а меня с Томом отправляете домой?

Бедная девочка. Ее отрывают от Артура, которому предстояло стать любовью всей ее жизни.

Я обняла ее и сказала, что мне надо передохнуть несколько дней, а в выходные она опять приедет. А потом прошептала ей на ухо, чтобы братья не услышали, что Артур приехал надолго, и они обязательно еще увидятся.

Ну, теперь она могла спокойно ехать. Дети сели в машину, потом долго мне махали, пока наконец не скрылись из виду.

Оставшись одна, я не находила себе места. Я была как тот американский студент из фильма «Американский оборотень в Лондоне», который еще не знал, что волк, укусивший его в английском лесу, был оборотнем. И вот он слоняется (точно как я сейчас) по дому своей знакомой, испытывая под воздействием полнолуния приливы тревоги, свидетельствующие о грядущем превращении. Надеюсь, уж я-то ни в кого не превращусь, кроме как в саму себя, только освобожденную от Элоиз… Но все равно я ужасно нервничала. Потому что сегодня должно произойти нечто из ряда вон выходящее. Даже если весь этот ритуал окажется профанацией, я все равно знала, что иду на экстраординарные меры, совершаю поступок, противоречащий моим убеждениям, да и вообще всему духу современности, как понимали его я, Крис и Джулиана.

Господи, да что же я такое творю?