Элохим

Элохим говорил с ней, как со взрослым человеком. И слова отца глубоко запали ей в душу. Обида прошла, исчезла раз и навсегда. Мариам стала свободна от нее. Точно так же впоследствии она освободилась от многих подобных чувств, испытав их лишь однажды в жизни. Она перестала проявлять свои эмоции и чувства при других и давала им волю только при встрече с отцом. Словно их, кроме него, никто не был достоин. Между отцом и дочерью установились исключительно искренние и теплые отношения. Элохим в шутку стал ее также называть «адда». Тогда Мариам придумала для него другое имя – «дада». Так у них и повелось, он звал ее «адда», а она его «дада».

Другие девочки, заметив, что Мариам невозможно более задевать колкостями, перестали ее дразнить прозвищами и прониклись черной завистью к ее красоте, успехам в изучении Торы и мастерству плетения священной пряжи.

Между тем годы, проведенные в Назарете, не принесли Элохиму улучшения в делах. Наоборот, овцы продолжали пропадать из его стада. Вместе с ними стали один за другим исчезать и галилейские пастухи.

Когда Элохим после последней встречи с Мариам вернулся в Назарет, он застал лишь остатки своего стада в тридцать овец с одним пастухом, молодым галилейским парнем. Тот рассказал ему, как другие пастухи угнали лучших овец на следующий день после его отъезда в Иерусалим.

– Они плюнули в колодец, из которого пили, – сказал молодой пастух. – У них нет Бога над головой. Вот сволочи!

Элохим безучастно слушал и смотрел на его красное от негодования лицо. А тот продолжал разглагольствовать:

– Какое неблагодарное существо человек! Как мерзко он устроен. Обокрасть доброго хозяина, который дал тебе, твоей семье кусок хлеба.

Элохим тогда промолчал, а со следующего дня стал ходить на пастбище и пасти остатки стада вместе с молодым пастухом. Парень этот оказался назойливо болтливым и вскоре осточертел ему своим философским резонерством.

Так прошел год. За это время овец в его стаде немного прибавилось. Однажды утром, придя на пастбище, Элохим не застал ни молодого резонера, ни стада. После долгих поисков ему удалось найти и собрать вместе лишь тринадцать овец, вольно пасущихся на опушке рощи на большом расстоянии друг от друга. Элохим пригнал их обратно на пастбище, сел одиноко на холме и предался своим грустным размышлениям.

Отныне он был прикован к стаду и, стало быть, не сумеет на ближайшие праздники уехать в Иерусалим. Ему надо было либо нанять нового пастуха, либо продать весь скот, либо же самому продолжать пасти его. Новый пастух, наверняка, также обворует его, думал Элохим. Если продать всех овец, на вырученные деньги он не протянет долго. Оставалось самому пасти их, но тогда поездка в Иерусалим откладывалась на неопределенное время. Утешало его лишь то, что в Храме Мариам обеспечена, и ни в чем не нуждается.

Прошло еще два года. И пришло то тревожное письмо от Йешуа бен Сия. Элохим, не задумываясь продал весь скот, купил мула и маленький шатер, оставил свой домик Иосифу и отправился в Иерусалим.

Вечером второго дня на подступах к Сихему он еще издали увидел царский стан, разбитый близ дороги на склоне холма. Разноцветный шатер самого царя красовался наверху у вершины. Элохим немедленно свернул с дороги, слез с мула и стал медленно продвигаться вперед между деревьями. Проскочить незаметно мимо царских стражников вряд ли удастся, подумал он, и решил дождаться наступления ночи. Он развьючил мула, отпустил его на траву, а сам сел под ветвистым деревом и задремал.

83

Царь Ирод возвращался в Иерусалим после долгого и безуспешного лечения на горячих серных водах Каллирхо, недалеко от северо-восточного побережья Мертвого моря. Он даже однажды потерял сознание, когда врачи погружали его в горячую жидкость.

За прошедшие тринадцать лет в его жизни также произошли важные события. Прежде всего, он восстановил Храм, как и обещал за полтора года. Десять тысяч строителей трудились днем и ночью. Говорят, пока строился Храм, в Иерусалиме дожди выпадали редко и только по ночам, чтобы строители могли не прерывать работу в дневное время[60].

Новый Храм вышел изумительной красоты. В большом внешнем дворе вдоль южных стен было воздвигнуто совершенно новое строение – Царский портик под высокой крышей, подпираемой 162 коринфскими колоннами в четыре ряда. А сам двор был вымощен каменными плитами белого, желтого и голубого цветов вперемежку, что создавало впечатление, по выражению одного священника, «морских волн». Вся территория Храма была обнесена новыми высокими стенами из белого камня. Из такого же камня было заново отстроено и само Святилище, достигшее теперь высоты Соломонова Святилища. Высоко над долиной Кедрон восточные стены Храма ровной линией прорезали синеву неба. В яркий солнечный день Храм на вершине горы Мориа сверкал ослепительной белизной египетского хлопка. А над потоками Кедрона был переброшен изящный белокаменный мост, идущий от Шушанских ворот через всю долину к Масличной горе.