Элохим

В этот день Элохим проснулся перед самым рассветом весь в холодном поту от увиденного сна. Ему приснилась Мариам. Она вышла из Шушанских ворот, и он встретил ее на мосту. Они перешли через мост к Масличной горе, а оттуда на маковую поляну по ту сторону горы. Под палящими лучами солнца им стало жарко. Они укрылись в тени ветвистого дуба. Она неожиданно сняла с себя всю одежду и легла на траву. В этот момент он узнал в ней ту девушку, которая приснилась ему когда-то давно в день Хануки и которую он тогда принял за юную Анну. И как тогда, она протянула ему руку. Он прилег к ней. И как только он прикоснулся к ее телу, тут же проснулся в ужасе.

Он был уверен, что во сне совершил кровосмешение. Какая мерзость! Какая гадость! Собственную дочь! Стошнило. Его до жути охватили угрызения совести. Было стыдно перед самим собой, перед Мариам. Как смотреть теперь ей в глаза? Нет, не сможет. В голову лезли всякие дурные мысли. Внезапно он ощутил невыносимое стеснение в груди. Жить стало невмоготу.

Он схватил меч и вогнал его рукояткой в землю так, чтобы он мог держаться вертикально, острием вверх. Потом встал на ноги, нагнулся над мечом и ощутил его острие в солнечном сплетении. Ему стоило только упасть, чтобы разом покончить со всем. Дальше жить нельзя.

А как Мариам? Она вечером придет к Шушанским воротам и не застанет его там. Что с ней станет тогда? Куда она пойдет одна? Кто ее защитит?

Элохим взял меч и со злостью воткнул его в землю. Он с остервенением вонзал его еще и еще, чувствуя, как с каждым новым ударом злость на себя словно уходила в землю. Ему стало легче. Стало свободнее дышать. Прояснилось сознание. От угрызений совести не осталось и следа. Внезапно его осенила невероятная мысль. «Я терзаюсь не из-за кровосмешения, а потому что существуют другие люди. Если бы на свете жили только двое, я и Мариам, то сам Господь благословил бы нас. Люди давят на меня своим существованием. Но если они не живые, а мертвые, и лишь существуют? А жива только Мариам!?». Он словно лишился всех чувств, всех предрассудков, всех предубеждений, всех предвзятостей и превратился в одну сплошную мысль. Он испытал редчайшее душевное очищение.

Между тем пока так думал, Элохим бессознательно ковырял землю мечом. Он посмотрел на разрыхленную землю и вырыл неглубокую яму. Потом обернул меч вновь в старую одежду, спрятал его в яме и засыпал ее землей. Сверху настелил свой дорожный коврик и сложил на нем остальные свои вещи. Вечером, перед тем как встретиться с Мариам, подумал он, ему надо будет только быстро скатать коврик, достать меч и разобрать шатер.

Элохим вышел из шатра, отвязал своего мула и отвел его к наемным пастухам, которые пасли лошадей, мулов и ослов паломников внизу недалеко от потоков Кедрона. Передав мула пастухам, он отправился в Храм.

98

К тому времени, когда Элохим пришел в Храм, он был уже переполнен людьми. Элохим прошел через всю большую площадь Внешнего двора и перешел во Внутренние дворы Храма. Во дворе сынов Израилевых он присоединился к своему племени. Священнослужители уже собрались вокруг Великого Алтаря в ожидании Иосифа бен Эл-Лемуса, действующего Первосвященника.

Иосиф бен Эл-Лемус в это время, обернувшись широким белым полотенцем и закрыв глаза, лежал на тахте в притворе Первосвященника и обсыхал. Только что левиты омыли его тело холодной водой. Он сильно волновался. И ждал, когда ему доставят священные одеяния Коген Гадола, которые хранились в крепости Антония и выдавались только с разрешения царя Ирода. Но царь медлил.

Иосифа бен Эл-Лемуса ожидало самое важное событие в жизни: войти в Святая Святых, предстать перед Божественным Присутствием и представлять перед Ним все семейство Аарона, через них все священничество и левитов, чьи представители находились во Дворе священников, дальше через них всех сынов Израилевых, и еще дальше всех джентайлов, собравшихся в Эсрат Гойиме, и через них все людское племя, все человечество. Для Первосвященника весь этот день был расписан по минутам. Каждое его движение, каждый его шаг был предопределен веками отработанным и отшлифованным ритуалом, от которого не допускалось ни малейшего отклонения. Ему предстояло исполнять первосвященнические обязанности под пристальным надзором старейшин из Синедриона: провести утреннюю, дневную, вечернюю и ночную молитвы, принести жертвоприношения, четырежды входить в Святая Святых, пять раз совершать ритуальные омовения всего тела и еще десять раз рук и ног.