Элохим

Еще вчера целый день в присутствии старейшин он многократно практиковался, как правильно зажечь светильники, кадить ладаном, кропить кровью, закалывать жертвенных животных. И вроде бы Иосиф бен Эл-Лемус успешно выдержал испытание. И обязался торжественной клятвой перед старейшинами ничего не менять. Тем не менее, он сильно переживал, понимая, что малейшая оплошность могла обернуться роковой ошибкой. Не просто наступил бы конец его первосвященству. Он боялся большего – неизбежной божественной кары. Святая Святых, куда ему предстояло входить, всегда вносила панический страх в души первосвященников. «Йом Кипур подобно хождению по канату, туго натянутому над пропастью, – говорили между собой священники, – Коген Гадолу нельзя ни разу ошибиться». Первосвященники, отличающиеся крепким духом, с годами научались владеть своим страхом и превращать его в трепетное благоговение. Но у некоторых он никогда не проходил, а в первый раз мог граничить даже с ужасом. Иосиф бен Эл-Лемус относился к таким.

По природе он был очень трусливым человеком, страшно боялся смерти, жил в непрерывном страхе за свою драгоценную жизнь. И как все трусливые люди жаждал безопасности и видел ее в продвижении вверх по служебной лестнице. Чем выше занимаемый пост, тем безопаснее он себя чувствовал. Стать Первосвященником было мечтой всей его жизни.

С отрочества он лелеял еще другую мечту – жениться на самой благородной иудейской девице. Мариам, в чьих жилах текла царская кровь Давида и первосвященническая кровь Аарона, полностью отвечала его мечте. Он видел Мариам лишь однажды в Эсрат Насхиме, куда он пришел намеренно, чтобы взглянуть на нее. Она ему очень понравилась, и он улыбнулся ей. Но в ответ нашел в ее глазах лишь одно отвращение.

Теперь ему казалось, что только один день отделяет его от достижения той и другой мечты. «Завтра я уже буду Коген Гадолом, – с трепетом в душе думал он, – и тогда Мариам не откажется выйти за меня. О, Господи, только бы не оплошать сегодня».

Время шло. Но священных одеяний Коген Гадола все еще не было. Иосиф бен Эл-Лемус сидел на тахте в одном mich’na’sa’yim – нижнем белье из льна, тупо уставив глаза на дверь. А в душе скребли кошки.

Наконец, дверь открылась, и мемунехи, помощники Коген Гадола, вошли в комнату с долгожданными нарядами.

Облаченный полностью в Бигджей Захав, Иосиф бен Эл-Лемус положил руки на грудь, где внутри кошена был спрятан мистический “Urin V’Tumim”, глубоко вздохнул и вышел в сопровождении двух мемунехов во Двор священников. Вступив голой ногой на шершавые каменные плиты, он тут же ощутил утреннюю прохладу.

Звеня золотыми колокольчиками, Иосиф бен Эл-Лемус подошел к священникам и, обратившись вместе с ними лицом к Святилищу, а спиной к восходящему солнцу, приступил к утренней молитве.

Гул в толпе мгновенно стих. Во всех дворах Храма воцарилась тишина. Все погрузились в молчаливую молитву. Было что-то величественное в этой смиренной тишине многотысячной толпы. Каждый из присутствующих был проникнут величием момента. И каждый, быть может, за исключением одного Элохима, про себя исповедовался в своих грехах.

Элохим никогда не мог молиться, как другие. Во время молитвы его обычно охватывало странное состояние. Он ни о чем не просил Бога и обращался не столько к Богу, сколько к себе в поисках найти Его в себе. Но он всегда упирался в пустоту и погружался медленно в ее бездонную глубину.

Но теперь он думал не о Боге. Все его мысли были о Мариам. Нет выше женской любви, чем любовь дочери к отцу и нет выше мужской любви, чем любовь отца к дочери. Вот что ему открыла Мариам. Но почему тогда наивысшее чувство, испытываемое им к Мариам, граничит с чувством греховности? И что такое грех? Нарушение людских законов – преступление. Нарушение божественных заповедей – грех. Неужели все так просто. Нет ничего греховного в обычной отцовской любви к дочери. Но стоит перейти от обычной отцовской любви к наивысшей любви, возможной в этом мире между мужчиной и женщиной, тут же появляется ощущение греха. И опять-таки сами божественные заповеди в том виде, в каком они известны людям, несовершенны, ибо преломлены через призму человеческого языка. Стало быть, возможно наивысшая любовь просто не вмещается в узкие рамки людского несовершенства.

Между тем Элохим не заметил, как утренняя молитва подошла к концу. Закончив службу, Иосиф бен Эл-Лемус приступил к первым жертвоприношениям дня. Довольно проворно он заколол одного за другим семь ягнят в жертву всесожжения.

Иосиф бен Эл-Лемус омыл руки, ноги и удалился в покои Первосвященника. Утренняя служба была завершена. Люди стали расходиться. До дневной службы оставалось еще много времени.

Элохим прошел через Бронзовые ворота и увидел Мариам внизу у полукруглых ступенек. Она стояла на том самом месте, где он когда-то впервые увидел Анну. Их взгляды встретились. Словно время повернулось вспять, разом нахлынули горькие воспоминания.