Элохим

– Через кровосмешение. Кровосмешение – это царственный грех. Грех со времен Адама и Евы укоренен в отношениях между мужчиной и женщиной. Грех – не беззаконие и не преступление. Но он может породить беззаконие, как грех между Давидом и Вирсавией обернулся беззаконием по отношению к Урии. А кровосмешение есть предельный грех. Страшнее греха между мужчиной и женщиной трудно представить. Кровосмешение граничит с безумием. С предельной страстью и любовью. Лишь немногим дано не пересечь эту грань. А еще меньшим – искренне осознать его как свой страшнейший грех. Быть может, искреннее осознание самого страшного греха и порождает самую сильную веру. Не могу знать.

– Брат, я рад, что мы так поговорили. Мне стало легче. Словно тяжелый камень свалился с плеч.

– Я тоже рад. Этот разговор мог состояться только между нами, двумя наследниками Давида. Никто, кроме Всевышнего, и нас самих не вправе судить нас. Ибо ни один человеческий суд не способен на тот беспощадно справедливый приговор, который царь Давид вынес самому себе перед Всевышним.

– Но был ли Давид также беспощадно-справедлив к другим?

– Иногда да, иногда нет, а в основном он скорее был беспощадным, нежели справедливым. Но он знал, что труднее быть справедливым к другому, чем к самому себе.

– А как ты, брат, справедлив ли в своем отношении к Рубену?

– Не думаю.

– Должен признаться, я тебя подвел с твоим поручением. Я упустил момент, и вышло так, что Рубен опередил меня и предложил при рабби встретиться с тобой за ужином у него.

– И убить меня там. Нет, я буду играть по своим правилам. Кто предлагает правила игры, тот обычно ее и выигрывает. Но я ему предложу честный бой.

– Где? Он теперь не согласится на встречу с тобой где-нибудь в другом месте.

– Скорее всего.

– Брат, скажи, способен ли ты убить его при жене и дочерях?

– Наверно, да. Если не будет иного выбора.

– Ты теперь напоминаешь мне Давида.

– Я и есть Давид.

33

– Моро, ну ты удивил народ сегодня своим выступлением! – сказал за ужином Ферорас своему брату.

– Этого я и хотел, – ответил самодовольно царь Ирод. – Главное они проглотили все, что я сказал. Теперь можно приступить к делу. Тебе, Феро, надо взять на себя непосредственное руководство строительством Храма и держать меня в курсе. А тебе, Пато, надо заняться набором строителей. Понадобится много людей, десятки тысяч. Сарамалла уже занят снабжением Храма всем необходимым стройматериалом.

За продолговатым столом царь Ирод сидел напротив Соломеи. По правую руку от царя сидела Соломпсио, по левую – Ольга, лицом к лицу. Дальше сидели, также лицом к лицу, жены-племянницы царя, дочери Соломеи и Ферораса, а еще дальше сам Ферорас и принц Антипатр. После смерти матери Соломпсио прочно заняла ее место за столом. По настоянию Соломеи и Ферораса, их дочери, также получили постоянные места за семейным столом, уступая их лишь принцам Александру и Аристобулу во время их пребывания в Иерусалиме. Остальные жены поочередно и по выбору царя делили между собой единственное свободное место, на котором сидела теперь Ольга.

– Моро, не понимаю, зачем ты посадил эту солому рядом с собой? – спросила Соломея.

– Мея, она вскоре станет царицей. Кстати, зовут ее Лоло.

– Только через мой труп! Этого еще нам не хватало. Кошмар какой!

– Не кипятись, Мея. Успокойся. Чем она тебе не нравится?

– Кто она? Откуда? Кто ее родители? Никто не знает. Какая-то безродная. Может выкинуть все, что угодно!

– Ты лучше посмотри на свой род, – вскипела Соломпсио. – Кто ты такая сама? Чего тут глаголешь о роде!?

– Моро, когда-нибудь ты пристегнешь эту маленькую сучару!?

– Сама ты сучара!

– Угомонись, Сосо. И не оскорбляй ее. Она же тебе родная тетя. Имей уважение.

– Она первая обозвала меня. Кто она такая, чтобы оскорблять меня?

– Мея, ты тоже попридержи свой язык за зубами. Не позволяй себе оскорбительных слов. Понятно!?

– Ну, конечно. Я же не хасмонейская принцесса!?

– Да, я хасмонейская принцесса! А ты кто? Ноль без палочки! – съязвила Соломпсио.

– Нет, ты видишь, Моро!? Ты видишь, как она разговаривает со мной!? Как ее мать. Кошмар! Яблоко от яблони недалеко падает!

– Я тебе не яблоко, старая дура! И не смей трогать мою мать! Понятно!?

– Не трогай ее мать, Мея, – приказал царь. – И закрой рот!

– Чего ты затыкаешь мне рот, Моро? Ей можно оскорблять меня, а мне молчать!? А!?

– Да угомонитесь вы обе или нет!? Дайте, спокойно посидеть за столом.

Жены-племянницы, как две близняшки, хлопали длинными ресницами, глядя то на Соломею, то на Соломпсио. Ферорас едва заметно ухмылялся под нос. Принц Антипатр тайно под столом гладил колено дочери Соломеи, своей двоюродной сестры и мачехи одновременно. А Ольга спокойно ела куриное крылышко, не обращая внимания ни на кого.

– Мея, зря ты начала этот разговор, – сказал примирительно Ферорас. – Смотри, сидит себе спокойно, никому не мешает. И красивая такая. Прелесть! Приятно сидеть за одним столом.

– Она чужая, Феро, – стала оправдываться Соломея, – не член семьи. У нас могут быть разговоры государственной важности…