Елтышевы

— Ну, не хочу, чтоб жена снова понесла. Сил нету всех их на ноги подымать... Купишь?

— Ладно, куплю.

— А ты давай, — Юрка хлопнул его по плечу, — рожай. Ты еще молодой, тебе можно. — Стал разливать остатки спирта. — Давайте-ка за детей! Всяко-разно,  а они — главное.

— М-да, — вздох отца, — не поспоришь.

Глава четырнадцатая

Осени как таковой, — к какой Елтышев привык в городе, — не было. Странно, полста километров, небольшой перевальчик через еле заметную гряду гор, а климат совсем другой. Суровый климат... Числа с двадцать пятого августа как зарядил дождь, так шел и шел, и постепенно стал перерастать в снег. Снег падал и, не долетая до земли, таял, земля еще хранила тепло, но с каждым днем зима ощущалась все сильнее. В Саянах она, наверно, уже хозяйничала вовсю, а это — еще полста километров.

Небо было наглухо завалено тучами, растения хирели; листья не желтели, но видно было, что они уже неживые. Картошку, морковку выкапывали из грязи, сушили в бане, в сенках, на ночь накрывая тряпками. Молились, чтоб не ударил мороз до того, как спустят в подпол.

— И всегда у вас сентябрь такой? — хмуро покуривая у печки, спрашивал Николай Михайлович, сам не зная, жену или тетку.

Отвечала обычно жена:

— Да я не помню. Сколько прошло времени... Вроде и солнце бывало.

Елтышев усмехался:

— В юности все лучше было.

Тетка Татьяна сидела, слепо глядя вдаль. Наверно, вспоминала что-то свое...

Как запертый, метался Николай Михайлович по избушке, курил бесперечь, психовал. Понимая, что природу глупо ругать за дождь, а судьбу — за то, что так повернулась, он часто вспоминал Хариных:

— Сволочи, так наколоть! Мог ведь уже сруб поставить, если бы не ждал от них... “Пила, бревна, цемент — пожалуйста”. Два месяца потерял!

Иногда присаживался перед телевизором, но все, что видел на экране, выводило из себя. Сплошные песенки, юмористы, реклама с полуголыми красотками и уверенными в себе мужчинами, фильмы с перестрелками, криминальные хроники. Особенно эти хроники бесили — по всем каналам отчаянные грабители, серийные убийцы, работорговцы, наркодилеры с дипломатами денег и килограммами героина... Елтышев вспоминал свою службу в милиции.

Тридцать пять лет почти прослужил. Тридцать пять лет — и ни разу не столкнулся ни с одним настоящим преступником, ни одного бандита не видел. Все какие-то мелкие хулиганы, семейные скандалисты и алкаши, алкаши, алкаши. И в вытрезвителе, и до того... “Ну, а что, — ворчал про себя Николай Михайлович, — а что остается-то? Пить только”.

Погода, тоска бессилия и бездействия тянули к выпивке. В то, что он может спиться в пятьдесят пять лет, не верилось, да и не допивался ни разу до невменяемости, но ложиться спать трезвым становилось тяжело — донимала, крутила бессонница, раздражала близость жены, с которой у них давно уже не было близости, хотя Елтышев чувствовал себя мужчиной, и здесь, в деревне, несмотря на постоянную нервотрепку, как-то странно помолодел. Но какая тут может быть близость — за тонкой стеной ворочается старуха, при каждом их движении скрипит старый диван... Не по углам же зажимать Валентину. В баню и ту вдвоем не пойдешь — там попросту вдвоем не поместишься: конура с печкой. Как в эту зиму мыться будут? Полок поправил, а толку. Убогость этим не исправить.

Николай Михайлович надевал болоньевую куртку, шел за спиртом на другой край деревни. Покупал бутылку. Сидел по вечерам, неспешно глотал стопку за стопкой.

Тетка покачивалась в углу, все смотрела и смотрела куда-то. Может, мужа своего вспоминала, умершего лет двадцать назад, может, двоих сыновей и дочку, тоже давно похороненных... О ее родных Елтышев почти ничего не знал и не интересовался, точнее — не расспрашивал ни ее, ни жену. Своего ему хватало по горло.

Должно было случиться, назревало — каждую минуту Николай Михайлович ожидал, что сейчас вбежит сын и заноет: “У Вали схватки, надо везти скорей! Давайте!..” Но вместо Артема появилась жена Юрки.

День как раз выдался более-менее сносный для работы по хозяйству. Небо хоть и было серовато-синим, но не капало, ветерок обдул, подсушил, и Елтышев занялся перекладыванием купленных в августе досок — нужно было подготовить их к зимовке, накрыть кусками толя, чтобы не очень мокли. Теперь уж только весной пригодятся. Если, конечно, бог даст.

Возясь с досками, Николай Михайлович поглядывал на “Москвич”, а тот словно с укором смотрел на него своими мутноватыми фарами. Да, придется ему зимовать на улице. Брезентовый чехол надо купить — хоть какая-то защита... “Какая защита! — сам себе возмутился Елтышев. — Гараж строить надо. Все надо строить. Все новое надо, надежное, теплое. Вот здесь гараж поставить, слева от будущего дома, впритык, и прямо из кухни, скажем, проходить к машине. Лучше всего сделать одну печку, оборудовать водяное отопление с баками в стенах. Во всех смыслах преимущество...”