В то же время он понимал, что ситуация с «Harum Scarum» из рук вон плохая. Посмотрев 17 июня первый монтаж, он настрочил письмо MGM, в котором заявил, что потребуется пройдоха похлеще Барнума, чтобы продать эту картину, и что, учитывая художественную несостоятельность картины, возможно, было бы лучше всего просто «быстро сбыть картину прокатчикам, получить деньги, затем попытаться снова». В качестве запоздалого соображения он прибавил с нехарактерной для него самокритичностью, что, возможно, на следующую картину следует затратить больше времени, чтобы гарантировать лучший результат. Пытаться вместить все в пятнадцать — восемнадцать дней съемок, когда звезда фигурирует практически в каждой сцене, заключал Полковник, — это прямой путь к катастрофе.
Месяц спустя, все еще пытаясь спасти то, что, на его взгляд, было невозможно спасти, он предложил, что им, возможно, следует добавить в качестве повествователя говорящего верблюда; по крайней мере, в таком случае смехотворность сценария могла бы показаться намеренной, а маленькие поклонники звезды, может быть, сочли бы верблюда очаровательным. Это был редчайший случай, когда Полковник допускал мысль, что мог ошибиться, и хотя он продолжал сохранять задорный тон, в нем было мало веселости. Однако он не сдавался. Картина все же может принести деньги; несмотря на все ее изъяны, она вполне может посоперничать с «Kissin' Cousins» — и, может быть, даже немного превзойдет ее. К этому времени он, однако, уже увлекся другим проектом, который, как и всегда, должен был превратиться в самую крупную и выгодную сделку.
В апреле Джерри Шиллинг приобрел мотоцикл «Триумф‑650». Только через несколько дней это заметил Элвис, который сам всегда гонял на «Харлей Дэвидсон», но, заметив, попросил прокатиться. Ему так понравился этот мотоцикл, что он решил, что у всех должен быть такой. Джордж Баррис начал обзванивать дилеров, и уже в три часа утра у них во дворе стояло девять таких мотоциклов. Марти не хотел ездить на мотоцикле, поэтому Элвис купил Марти машину. В конечном счете он купил каждому также и по машине. Но в течение следующих двух недель они везде ездили на мотоциклах, днем и ночью с ревом въезжая и выезжая из ворот Бел — Эр, пока соседи не подали петицию по поводу шума. Джерри был в ярости из — за этого ущемления его гражданских прав, однако просто посмеялся над этим и приобрел трейлер, чтобы провозить мотоциклы через ворота в ту и другую сторону.
Озабоченность Джерри гражданскими свободами была не в счет, ведь он не был членом семьи. В погоне за образованием он посещал курсы истории в Калифорнийском университете в Лос — Анджелесе; он проявлял большую любознательность во всем — от духовных штудий до текущих событий; и в целом он демонстрировал причудливую смесь из совершенной наивности, искренней преданности и упрямой независимости, которая не укрывалась ни от кого в группе. Джо и Джоанн Эспозито называли его мистер Милк[33]
, а Джоанн считала его очень непохожим на всех остальных в группе. «Он был таким забавным. Он ел пирожок при помощи ножа и вилки. И он не допускал, чтобы один вид продукта на тарелке соприкасался с другим. Но у него была открытая душа. И он умел слушать и был очень чутким. Вот почему, мне кажется, у него были хорошие отношения с Присциллой. И вот поэтому, мне кажется, Элвис чувствовал ревность».Джерри уже почувствовал на себе проявления этой ревности. Перед самым их отъездом в Калифорнию он был в кухне, когда туда спустилась Присцилла, которая выглядела явно расстроенной. «Я не знал, что у них произошла большая стычка с Элвисом — он, видимо, швырнул лампу, а вся комната была в беспорядке, — и подумал, что ей нездоровится, и спросил, как она себя чувствует. До этого мы так много не говорили, потому что я был застенчивым, но я как — то вдруг разговорился с ней, а потом она пошла наверх, и, видно, они там сновали начали ругаться и она сказала: «Ну хотя бы Джерри Шиллингу небезразлично, как я себя чувствую». И это его взбесило. Он спустился вниз и стал кричать на меня: «Никто не смеет тут расспрашивать Присциллу о том, как она себя чувствует» — и прочее в том же духе. Я был подавлен после этих слов. Он впервые кричал на меня, и я не знал, что сказать в ответ. Но на следующий день он всего лишь сказал: «Поедем прокатимся» — и в будущем ни разу не упомянул об этом случае. Он словно говорил этим: мол, все хорошо, я не сержусь на тебя. И все и вправду было как будто бы в порядке. Но после всего этого остался неприятный привкус».