Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Самолет взлетел в 5.25, и журнал «Лайф» получил фотографию Присциллы, заснятой в тот момент, когда она машет на прощание рукой. «Девушка, которую он оставил в Германии» — таково было название под ней, а рядом с ней была помещена другая фотография — «шестнадцатилетняя» Присцилла на заднем сиденье машины, которая отвезла их в Рей — Казерне, собирающаяся запечатлеть «последний поцелуй, прежде чем они расстанутся».

«Когда он уехал, возвращение домой на машине было мучительным. Я не знала, суждено ли мне еще раз увидеться с ним, позвонит ли он мне. Понимаете, меня не покидала мысль: а почему он, собственно, будет мне звонить? Он вернется в Голливуд, и его жизнь будет наполненной, в то время как я буду дома, я буду ходить в школу, буду думать только о нем, буду, как маленькая девочка, каждый день писать его имя на кусочке бумаги. Была ли то страсть? Была ли то иллюзия? В то время это было очень реальным для меня. Я была влюблена, и это было мое первое глубокое чувство. Я не была уверена, хорошее это чувство или нет, в некотором смысле я ненавидела то, что испытывала, поскольку была не в силах управлять своими чувствами. Я только знала, что они очень болезненны и очень реальны».

Глава 2 ЭЛВИС ВЕРНУЛСЯ

(март 1960 — январь 1961)

Это было все равно что возвращение домой на вечеринку, на которой все места накрыты, всем гостям розданы погремушки и потешные шляпы, и только выражение растерянности, изредка мелькающее на лице почетного гостя, выдает его страх — а что, если он каким — то образом забрел в чей — то сон?

Он был одет во все черное, только на шее был золотой медальон для контраста, а его русые волосы невероятным образом вздымались на голове. Пресс — конференция происходила в тот самый день, когда он вернулся домой. В тесное здание позади особняка в Грейсленде, которое обыкновенно служило офисом отца, набилось порядка пятидесяти репортеров. Многие из репортеров обратили внимание на серебристую нейлоновую рождественскую елку, стоявшую в углу, — на ней сверкали огоньки, а под ней как будто бы все еще лежали подарки. Елка служила напоминанием о его последнем Рождестве дома.

«Теперь, джентльмены, — объявил он из — за металлического стола аскетического вида, на котором было написано «Босс», — я позвал вас сюда, чтобы обсудить очень важное дело». Он засмеялся, когда разношерстная толпа репортеров уловила намек на одну из пресс — конференций президента Эйзенхауэра, передававшихся по телевидению. Затем как из рога изобилия посыпались вопросы. Он уже выбрал свой первый сингл? Чему он научился в армии? Изменится ли его музыка?

Он держал себя с тем апломбом, который, похоже, всегда приберегал про запас для публичных случаев, снизойдя только до позирования с куклой, которую бросили ему из груды мягких игрушек и других подношений поклонников. «Играющий в куклы двадцатипятилетний мужчина, вернувшийся из армии, выглядел бы немного глуповато», — сказал он, гораздо более склонный поделиться с репортерами своими знаниями карате и охотно разбивший бы для них доску, если бы можно было таковую достать. «У меня просто в голове не укладывается, что я дома, — сказал он между ответами на вопросы. — Я хочу есть, но у меня еще не было времени, чтобы перекусить. Я все хожу и смотрю». У него за спиной был плакат с надписью «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте»[8], и он с улыбкой позировал фотографам, когда разрезал и пробовал гигантский торт в форме гитары, якобы испеченный его поклонниками, на котором было выведено «Welcome Home Elvis», («Добро пожаловать домой, Элвис»), а по боковой его стороне — «Hound Dog» и названия других песен. У него нет никаких других планов на ближайшее время, кроме как хорошенько выспаться (он не спал сутки, сказал он, он с таким нетерпением ждал возвращения домой) и возобновить старые знакомства. На этом Полковник Паркер объявил пресс — конференцию закрытой, и Элвис удалился в свою спальню наверху в особняке, оставив Полковника объяснять оставшимся журналистам финансовые тонкости некоторых из заключенных им контрактов.

Анита пришла после ужина. Он написал ей, «что в первую ночь после его приезда мы не увидимся, потому что этим мы могли обидеть его семью, друзей и фанов. Поэтому я была в доме его дальней сестры Пэтси Пресли — я знала, что Пэтси, тетя Клеттс и дядя Вестер будут там, а я так хотела пойти, но знала, что он сказал. Затем он позвонил [и сказал]: «Приходи, малышка, я хочу видеть тебя». И я полетела туда, не чуя под собой ног, — я просто не могу объяснить, нет таких слов, чтобы объяснить то чувство, которое я испытала, когда увидела его; у меня было такое ощущение, что он никогда и не уезжал».