Эмма

Когда вошел мистер Уэстон, Эмма улыбнулась и воскликнула:

– Что за шутку вы со мной сыграли, честное слово! Это вы так хотели подразнить мое любопытство и проверить, как я умею угадывать? Ну и напугали же вы меня. Я уж было подумала, что вы половины своего состояния лишились. И вдруг прихожу – а тут!.. Вам не соболезнования надо приносить, а поздравления! Мистер Уэстон, от всей души поздравляю вас с тем, что вам в невестки достанется одна из самых очаровательных и достойных девиц в Англии.

Обменявшись взглядами с женой, мистер Уэстон понял, что Эмма не шутит, тут же воспрянул духом и весь преобразился, а в голос его вернулась привычная бодрость. С благодарностью крепко пожав ей руку, он пустился рассуждать об этом предмете так весело, что сомневаться не приходилось: еще немного времени, немного мягкого убеждения, и он начнет рассуждать о помолвке исключительно с удовольствием. Его собеседницы говорили лишь о том, что могло оправдать в его глазах безрассудство и смягчить его возражения, и к тому времени, как они обсудили это все втроем, а затем еще раз вдвоем, пока мистер Уэстон провожал Эмму в Хартфилд, он совершенно примирился с новыми обстоятельствами и почти уверился, что Фрэнк принял лучшее решение в своей жизни.

Глава XI

«Харриет, бедная Харриет! – мучилась Эмма, не в силах избавиться от этих горьких мыслей. Фрэнк Черчилль и с ней самой обошелся очень дурно – дурно во многих отношениях, – но злилась она на него не за его проступки, а за свои собственные. Думать о том положении, в котором оказалась Харриет, было невыносимо. Бедняжка! Во второй раз она стала жертвой ее заблуждений и обманчивых надежд. Пророческими оказались слова мистера Найтли: «Эмма, вы были ей плохой подругой». Она причиняла Харриет один лишь вред. Правда, в этот раз, в отличие от прошлого, можно было хотя бы не винить себя за то, что без нее у Харриет не возникли бы злосчастные чувства – Харриет сама, без намеков Эммы, признала свое восхищение Фрэнком Черчиллем и свое предпочтение ему. И все же Эмма чувствовала себя виноватой за то, что поощряла увлечение, которое могла бы усмирить. Она могла бы сдержать силу этих чувств. Ее влияния бы хватило. И теперь она знала, что следовало тогда им воспользоваться… Эмма думала, что рисковала счастьем подруги безо всяких на то оснований. Здравый смысл подсказал бы ей, что не стоит поощрять Харриет в ее мыслях о Фрэнке Черчилле, что вероятность взаимных чувств ничтожно мала. «Но здравого-то смысла как раз, – подумала она, – мне и не хватает».

Эмма ужасно на себя сердилась. К тому прибавлялась злость на Фрэнка Черчилля, что значительно облегчало ее ношу… К счастью, хотя бы за Джейн Фэрфакс можно было теперь не беспокоиться. Хватит тревог и за Харриет. У невзгод и болезней Джейн была, очевидно, одна общая причина, и будет от них одно общее лекарство. Миновали для нее дни ничтожности и бед. Совсем скоро поправится ее здоровье, совсем скоро станет она счастливой и богатой. Теперь Эмма понимала, почему ее вниманием так пренебрегали. Она получила ответы на многие вопросы. Несомненно, причиной была ревность. Джейн видела в ней соперницу – неудивительно, что все ее попытки помочь и проявить заботу отвергались. Поездка в хартфилдском экипаже звучала для Джейн словно пытка, а маранта из хартфилдских кладовых казалась ядом. Теперь Эмма все поняла. Постаравшись по мере сил не думать о несправедливости и успокоить свои корыстные и гневные мысли, она признала, что Джейн Фэрфакс заслужила и высокое положение, и счастье. Но бедная, бедная Харриет! Все свое время и все сочувствие Эмма теперь обязана подарить ей. Она с печалью и страхом думала, что второе такое разочарование окажется тяжелее первого. Иначе и быть не может: нынешний предмет ее чувств во всем превосходит предыдущий, а его влияние на Харриет, очевидно, сильнее, ведь она стала столь сдержанна, научилась прекрасно владеть собою… И все-таки Эмма обязана рассказать эту горькую правду – и чем раньше, тем лучше. При прощании мистер Уэстон попросил ее держать новость в секрете: «Пока что все должно оставаться в совершенной тайне. Мистер Черчилль очень на этом настаивал из уважения к памяти совсем недавно ушедшей жены. Мы все согласны, что того требуют приличия». Эмма дала обещание молчать, но для Харриет следовало сделать исключение. Того требовал высший долг.

Несмотря на досаду, она не могла не подумать, как забавно сложились обстоятельства: она оказалась на месте миссис Уэстон, ей предстоял тот же мучительный и щекотливый разговор. Тревога, с которой та сообщала известие, теперь передалась самой Эмме. От звука шагов и голоса Харриет ее сердце забилось чаще – так, наверное, чувствовала себя бедная миссис Уэстон, когда ее подруга входила в Рэндаллс. Вот бы и закончилось сейчас все так же просто!.. Но на это, к несчастью, надежды не было.

– Вот это новости! – воскликнула Харриет, торопливо заходя в комнату. – Ну не поразительно ли, мисс Вудхаус?