Эмма

– Мисс Вудхаус, я понимаю, – продолжала Харриет, – что вы видите между ними огромную разницу – обо мне ли речь или о ком-то еще. Вы, должно быть, считаете, что один стоит в миллионы раз выше меня, чем другой. Но я надеюсь, мисс Вудхаус, что… предполагая… как бы невероятно ни звучало… Но ведь вы сами сказали, что чудеса случаются и что случаются куда более неравные браки – про меня и мистера Фрэнка Черчилля. Значит, если такие браки уже случались… если мне так несказанно повезет… если мистер Найтли и правда… если он закроет глаза на наше неравенство, то надеюсь, дорогая мисс Вудхаус, что вы тоже не станете противиться и чинить препятствий. Впрочем, я уверена, что не станете, вы ведь столь добры!

Харриет встала у окна. Эмма в испуге обернулась к ней и торопливо спросила:

– У вас есть основания полагать, что мистер Найтли разделяет ваши чувства?

– Да, – скромно, но бесстрашно ответила Харриет. – Признаться, есть.

Эмма тут же отвела взгляд и, совершенно оцепенев, глубоко задумалась. Нескольких минут ей хватило, чтобы понять, что лежит у нее на сердце. Склад ума, подобный ее, едва только породив догадку, стремится скорее ее проверить. Она сделала предположение, обдумала его и наконец признала простую истину. Почему она так легко приняла, что Харриет влюблена во Фрэнка Черчилля, но не желала ничего слышать о мистере Найтли? И почему так мучительно думать, что Харриет имеет основания надеяться на взаимность? Мысль пронзила ее, словно молния: потому что мистер Найтли должен жениться только на ней самой!

Поняв свое сердце, Эмма тут же поняла и свое поведение. Она увидела все с необыкновенной ясностью. Как недостойно она вела себя с Харриет! Как безрассудно, как бестактно, как неразумно, как бесчувственно! Какая слепота, какое безумие двигали ею! Мысли эти поразили ее с ужасающей силой. Однако из уважения к себе – хоть теперь и довольно слабого, – из желания не терять лицо и из чувства справедливости к Харриет Эмма решилась вытерпеть все со спокойствием и даже мнимым добродушием. В сочувствии девица, уверенная, что ее любит мистер Найтли, очевидно, не нуждалась, но совесть не позволяла Эмме огорчить подругу своей холодностью. Ей и самой полезно выяснить, как далеко простираются надежды Харриет. К тому же та не провинилась ни в чем, что могло бы лишить ее расположения Эммы и того дружеского участия, которое дотоле весьма добровольно к ней проявлялось. Харриет не заслужила пренебрежения со стороны той, чьи советы вечно несли ей один лишь вред. Очнувшись от размышлений и уняв свои чувства, Эмма снова повернулась к подруге и возобновила их беседу куда более мягким тоном. Чудесная история Джейн Фэрфакс, с которой и начался их разговор, была совершенно позабыта. Обе могли думать теперь лишь о мистере Найтли.

Харриет, погруженная в счастливые мечтания, была тем не менее рада откликнуться на ободряющий голос такого судьи и такого доброго друга, как мисс Вудхаус. Она с охотой приняла приглашение поведать все о своих надеждах и заговорила с восторгом и трепетом. Эмма, расспрашивая подругу и слушая ее, трепетала не меньше, хоть и скрывала это лучше. Голос ее звучал ровно, но разум пребывал в совершенном смятении и смешении сбивающих с толку чувств, вызванных внезапным откровением о самой себе и столь же внезапной угрозой со стороны подруги. Никак не выказывая внешне своих страданий, она терпеливо слушала все подробности, излагаемые Харриет. Разумеется, ждать от нее связного, последовательного и доходчивого рассказа даже не стоило, однако, выделив из всех ее запинок и повторений суть, Эмма пала духом, особенно вспомнив, что мнение мистера Найтли о Харриет и правда переменилось к лучшему.