— Я, во всяком случае, хотела бы дать вам совет, мисс Фэрфакс, — произнесла миссис Уэстон с дружелюбной настойчивостью. — Не следует так рисковать. При вашей склонности к сильным простудам вам надлежит проявлять особенную осторожность, тем паче в эту пору. Весна, как мне кажется, — опасное время. Лучше подождать ваших писем часик-другой, да хоть бы и полдня, чем снова навлечь на себя кашель. Вы ведь, верно, и сами теперь понимаете, что поступили неосмотрительно. Вы очень разумная девушка и больше не станете подвергать себя опасности.
— О, конечно же, не станет! Мы ей не позволим, — с горячностью откликнулась миссис Элтон и, решительно кивнув, прибавила: — Нужно что-то предпринять. Всенепременно. Я поговорю с мистером Э. Человек, который приносит нашу почту (один из наших слуг — забыла, как его зовут), будет забирать и ваши письма. Это избавит вас от всяких хлопот. Поверьте, дорогая Джейн, вы можете без стеснения принять от нас такую услугу.
— Вы чрезвычайно добры, но я не могу отказаться от утренних прогулок. Врачи советуют мне чаще бывать на воздухе, а почтовая контора — одно из немногих мест, куда я могу пойти. Уверяю вас, до сего дня я гуляла при исключительно хорошей погоде.
— Моя дорогая Джейн, ничего больше не говорите. Дело решено — в той мере, — миссис Элтон аффектированно засмеялась, — в какой я могу его решить, не спросив согласия моего мужа и господина. Но я льщу себя надеждой, что имею некоторое влияние на своего супруга и без особых трудностей сумею все уладить.
— Прошу меня простить, — произнесла мисс Фэрфакс твердо, — но я ни в коем случае не соглашусь принять от вас этого одолжения. Ни к чему понапрасну утруждать вашего слугу. Если бы хождение на почту не было мне в радость, письма забирала бы бабушкина служанка — как и тогда, когда меня нет в Хайбери.
— Но, дорогая моя, у Пэтти и других хлопот довольно, меж тем как нашим слугам новое поручение будет только на пользу.
Джейн посмотрела на жену викария так, словно хотела этим взглядом выразить свою непреклонность, однако ничего не ответила.
— Почтовая контора, — вновь обратилась она к мистеру Найтли, — замечательное заведение! С какой регулярностью отправляются и доставляются письма! Трудно не удивляться, ежели подумаешь, как много у тамошних служителей работы и как хорошо они с ней справляются!
— Да, дело у них налажено отменно.
— До чего редко бывают ошибки! Нечасто случается, чтобы из тысячи писем, которые путешествуют по нашему Королевству, хотя бы одно доставили по неверному адресу. А чтобы письмо совсем потерялось, такого вообще не бывает. А почерки? Сколько дурных почерков приходится разбирать почтовым служащим!
— Клерки привыкают к этому. Им с самого начала полагается иметь острый глаз и быструю руку, а опыт совершенствует их умения. Ну и ежели хотите знать все причины, — улыбнулся мистер Найтли, — им за это платят. Деньги объясняют многое: мы пользуемся услугами почты небезвозмездно, а потому нас полагается обслуживать хорошо.
Стали говорить о почерках. Высказано было несколько обычных для этого предмета замечаний.
— Я слышал, — произнес Джон Найтли, — что члены одной семьи часто пишут похоже. Если детей обучал один и тот же учитель, это понятно. Но и в таком случае, полагаю, сходство должно объединять лишь женщин. Мальчиков мало заставляют заниматься чистописанием, и они царапают кто как умеет. А вот у Изабеллы и Эммы, мне кажется, очень похожие почерки. Я даже не всегда их различаю.
— Да, — молвил, подумав, старший мистер Найтли, — сходство и вправду есть. Но у Эммы рука тверже.
— Изабелла и Эмма обе всегда писали красиво, — откликнулся мистер Вудхаус и добавил со вздохом: — Как и бедная миссис Уэстон…
— Из всех мужских почерков, какие я видела… — начала было Эмма, тоже обращаясь к миссис Уэстон, но остановилась, заметив, что ее внимание занято кем-то другим.
Пауза дала ей возможность поразмыслить: «А как же, собственно, я его назову? Достанет ли мне храбрости произнести его имя в присутствии всех этих людей? Или я прибегну к какой-нибудь фразе? „Ваш друг из Йоркшира“ или „ваш йоркширский корреспондент“? Ежели скажу так, значит, я все еще больна. Да нет же, я могу назвать его, не испытывая ни малейшего беспокойства. Я почти уж излечилась. Ну же, смелее!»
Миссис Уэстон наконец освободилась, и Эмма заговорила опять:
— Ни у одного джентльмена я не видела почерка лучше, чем у мистера Фрэнка Черчилла.
— Не разделяю вашего восхищения, — возразил мистер Найтли. — На мой взгляд, он пишет по-женски: слишком мелко, и руке его недостает твердости.
Обе дамы не замедлили назвать этот упрек гнусной клеветой. Нет, почерк мистера Фрэнка Черчилла был вполне тверд. Пусть и некрупен, зато определенно тверд и очень четок. Не захватила ли миссис Уэстон с собой какого-нибудь из его писем? Нет, увы, он писал ей недавно, но она ответила и отложила письмо.
— В другой комнате, — припомнила Эмма, — в моем бюро, пожалуй, отыщется образец. У меня есть записка от мистера Фрэнка Черчилла. Помните, миссис Уэстон, однажды вы попросили его написать мне от вашего лица?
— Он вызвался сам…