Эмма

— Да, — сказала Харриет скромно, но вполне твердо и без страха. — Не могу этого отрицать.

Эмма тотчас отвела взор и, погрузившись в глубокое раздумье, несколько минут сидела молча, без движения. Этого времени ей оказалось достаточно, чтобы исследовать собственное сердце. Ум ее, едва в нем зародилось подозрение, дал мысли быстрое развитие. За догадкой последовало допущение, а за допущением и полное признание истины. Чем это хуже для Эммы, что подруга влюблена не в мистера Черчилла, а в мистера Найтли? Отчего надежды Харриет на взаимность так больно ранят ее? У нее в мозгу с быстротой стрелы пронеслось: женой мистера Найтли может сделаться только одна девушка — она сама.

В эти же несколько минут перед глазами Эммы промелькнули и ее поступки. Не только собственное сердце, но и собственное поведение предстало перед ней так ясно, как никогда прежде. До чего же дурно она обошлась с Харриет! Дурно, неосмотрительно, неделикатно, безрассудно, бесчувственно! Как слепа она была, как неразумна! Сознание своей вины поразило Эмму с ужасающей силой, и в мыслях она бранила себя нещадно. И все же у нее достало сил казаться невозмутимой и даже благодушной. К этому ее принудило не вполне утраченное, невзирая на совершенную ошибку, уважение к себе, стремление сохранить внешнее достоинство, а также нежелание обидеть Харриет: едва ли та, которая надеялась на взаимность со стороны мистера Найтли, нуждалась в сострадании, но и огорчить влюбленную девицу холодностью было бы несправедливо. Чаяния мисс Смит заслуживали участия не только потому, что самой Эмме не мешало знать, насколько далеко они простираются, но и потому, что Харриет не совершила такого преступления, за которое ее следовало бы лишить добровольно подаренной и выпестованной дружбы и которое оправдало бы презрение к ней со стороны той, чьи советы еще ни разу не довели ее до добра. Посему Эмма, выйдя из раздумья и обуздав свои чувства, снова повернулась к Харриет и теперь в более приветливой манере возобновила разговор. О невероятной помолвке Джейн Фэрфакс, первоначальном предмете их беседы, обе барышни совершенно позабыли, ибо ни о чем другом не могли думать, кроме как о мистере Найтли и о себе.

Харриет, предававшаяся не самым неприятным размышлениям, была тем не менее рада их прервать по просьбе такого мудрого судьи и такого дорого друга, как мисс Вудхаус, чей тон снова сделался ласков. Стоило ей выказать интерес, и Харриет с восторгом, хотя и не без трепета, изложила всю историю своих надежд. Собственный трепет Эмма скрывала лучше, однако он не был слабее. Голос ее не дрожал, но в душе творилось то смятение, которое не могло не возникнуть вследствие такого внезапного разоблачения себя самой, такого пугающего осознания угрозы, такого странного смешения неожиданных и непонятных чувств. Слушая подругу, она внутренне страдала, хоть внешне была терпелива. Тому, что Харриет говорила сбивчиво и непоследовательно, часто путаясь и повторяясь, удивляться не приходилось. Не форма рассказа, а суть его огорчала Эмму, которая к тому же и сама вспоминала обстоятельства, свидетельствовавшие о том, сколь переменилось мнение мистера Найтли о мисс Смит.