Эмма

— Наши взгляды на этот счет столь различны, мистер Найтли, что от продолжения спора толку не будет: мы лишь еще больше друг друга разозлим. Скажу одно: я не позволю Харриет стать женой Роберта Мартина. Она отказала ему, причем решительно. Теперь он едва ли дерзнет просить ее руки повторно, и ей придется с этим смириться, даже если она о чем-то и пожалеет. Что до ответа, который она дала мистеру Мартину, то не стану утверждать, будто нисколько на нее не повлияла, но уверяю вас: мне не пришлось слишком утруждаться. Внешность и манеры Роберта Мартина так красноречиво свидетельствуют против него, что Харриет не может быть к нему расположена. Пожалуй, она и вправду терпела его прежде, когда еще не видела никого получше. Он брат ее подруг, он старался ей угодить, пока она гостила на Эбби-Милл, и потому она, за неимением предметов для сравнения, не находила его очень уж неприятным. Но сейчас все переменилось. Она видела джентльменов, и только истинный по образованию и манерам джентльмен может удостоиться ее расположения.

— Чепуха! Вопиющая чушь! От роду не слыхивал ничего глупее! — наконец не выдержал мистер Найтли. — Манеры Роберта Мартина рекомендуют его наилучшим образом, ибо свидетельствуют об уме, честности и доброте, а уж подлинного благородства в нем куда более, нежели Харриет Смит в состоянии оценить.

Эмма не ответила и предпочла сделать вид, будто нисколько не огорчена и не обеспокоена. В действительности же ей стало не по себе, и теперь она с нетерпением ждала, когда гость наконец уйдет. По-прежнему считая себя непревзойденным судьей в вопросах женских прав и притязаний, она не раскаивалась в том, что совершила, и все же ей было неприятно, что мистер Найтли, чье мнение она привыкла уважать, столь резко ее осуждает. Видеть его, разозленного, прямо перед собой казалось невыносимым.

Тягостного молчания, продлившегося несколько минут, почти ничто не прерывало. Лишь раз Эмма заговорила о погоде, но мистер Найтли ей не ответил, поскольку размышлял, после чего поделился результатом размышлений:

— Роберт Мартин не многого лишился. Вероятно, пока он не понимает, сколь ничтожна его потеря, однако, надеюсь, вскорости поймет. Вы вправе оставаться при своем мнении о Харриет Смит и прочить ей в мужья кого угодно (у вас, несомненно, есть план такого рода, ведь пристрастия к устроению чужих браков вы не скрываете), но я должен вас как друг предостеречь: если джентльмен, на которого вы возлагаете надежды, — мистер Элтон, то все хлопоты ваши окажутся, я думаю, напрасными.

Эмма рассмеялась и отрицательно покачала головой, а мистер Найтли продолжил:

— Помяните мое слово: Элтон не оправдает ваших ожиданий. Человек он недурной, занимает почетную должность хайберийского викария, однако не из тех, кто мог бы решиться на столь неразумный брак. Хороший доход он ценит ничуть не меньше любого другого трезвомыслящего человека. Как бы чувствительны ни были его речи, в поступках он будет руководствоваться здравым смыслом. Себя наш викарий ценит не меньше, чем вы — Харриет. Элтон прекрасно осознает, что весьма хорош собой и умеет быть душой любого общества. Из нескольких не вполне осторожных фраз, оброненных им в мужской компании, я заключил, что он намерен жениться выгодно. Я слышал, как он с большим воодушевлением рассказывал о подругах своих сестер — неких молодых леди из весьма обеспеченного семейства. За каждой дают по двадцать тысяч фунтов.

— Очень вам признательна, — опять рассмеялась Эмма. — Если бы я и правда намеревалась женить мистера Элтона на Харриет, ваше предостережение пришлось бы весьма кстати, но покуда в мои намерения входит оставить ее при себе. Сватовством я более не занимаюсь. Едва ли мне удастся вновь достичь такого успеха, какой случился с женитьбой мистера Уэстона. Лучше мне удалиться от этого дела в расцвете славы.

— Что ж, доброго вам дня, — произнес мистер Найтли и, резко поднявшись, направился к дверям.

Беседа с Эммой очень его раздосадовала, и тяжко было сознавать, что, одобрив замысел Роберта Мартина, он сам невольно подтолкнул молодого человека на путь разочарования. И еще более он сердился на Эмму, чья роль в произошедшем представлялась ему отнюдь не второстепенной.