Эмма

Лицо мистера Элтона выразило некоторое замешательство — да он и в самом деле не знал, что ответить. С одной стороны, он был польщен заботой прекрасной юной леди и не желал ей противоречить, с другой — отнюдь не намеревался отменять поездку в Рэндалс, но Эмма, слишком увлеченная собственными домыслами, чтобы видеть и слышать мистера Элтона беспристрастно, осталась весьма довольна его растерянным согласием: «Холодный день… Да-да, очень холодный». Эти слова внушили ей приятную уверенность в том, что в Рэндалс он теперь не поедет, а значит, сможет каждый час посылать кого-нибудь справиться о Харриет.

— Вы правильно решили. Мы извинимся за вас перед мистером и миссис Уэстон.

Едва Эмма успела это сказать, в дело вмешался ее зять, любезно предложив викарию свой экипаж на случай, если единственное для него препятствие — скверная погода. Мистер Элтон с радостью согласился, и этого более не обсуждали: он ехал в Рэндалс. Никогда еще его красивое лицо не выражало такого удовольствия, никогда он так широко не улыбался и не смотрел так восторженно, как теперь, при взгляде на Эмму.

«Странно! — сказала она себе. — Я придумала ему такой благовидный предлог для отказа, а он все же едет на праздник, оставляя больную Харриет в одиночестве! Очень странно! По-видимому, многие мужчины, особенно неженатые, до того любят ездить в гости, что званый ужин для них превыше всех прочих удовольствий, занятий и даже обязательств. Выходит, мистер Элтон из таких. Человек он, несомненно, достойнейший, приятнейший и в Харриет очень влюблен, а отказаться от приглашения все же не может. Почитает своим долгом ехать, раз его позвали. Какое все-таки странное чувство любовь! Он видит в девушке „быстрый ум“, но не согласен ради нее остаться ужинать дома».

Вскоре мистер Элтон отделился от компании и, что порадовало Эмму: откланиваясь, помянул мисс Смит с большим чувством. Дескать, прежде, чем я снова буду иметь удовольствие видеть вас, мисс Вудхаус, я непременно пошлю узнать о состоянии вашей прекрасной подруги и, надеюсь, привезу вам обнадеживающие вести. То, как он при этом улыбнулся и вздохнул, вновь склонило чашу весов в его пользу.

Несколько следующих минут прошли в полной тишине, после чего Джон Найтли молвил:

— В жизни не видывал я человека, который более мистера Элтона старался бы быть приятным. Угождать дамам для него труд, который он почитает прямо-таки своим долгом. С мужчинами рассудителен и сух, но если желает понравиться леди, тут уж ни одна черточка его лица не знает покоя.

— Манеры мистера Элтона небезукоризненны, — ответствовала Эмма, — но тому, кто хочет быть приятным, многое можно простить. Усердие даже при скромных возможностях имеет преимущество перед равнодушным совершенством. Мистера Элтона нельзя не ценить за исключительное добродушие и желание нравиться.

— О да, — произнес мистер Джон Найтли не без некоторого лукавства, — его желание нравиться вам не оставляет никаких сомнений.

— Мне? — в недоумении улыбнувшись, воскликнула Эмма. — Вы полагаете, предмет его чувств я?

— Признаюсь, эта мысль меня посетила. Если сами вы прежде не замечали знаков его внимания, так заметьте теперь.

— Мистер Элтон влюблен в меня! Надо же такое сказать!

— Этого я не утверждаю, но вы будете правы, ежели приглядитесь к нему внимательнее и станете вести себя осторожней. Ваше поведение с ним кажется мне обнадеживающим. Я говорю как друг, Эмма. Посмотрите вокругом и удостоверьтесь: не истолковываются ли ваши слова и поступки иначе, нежели вы подразумевали?

— Благодарю вас, но, поверьте, вы ошибаетесь насчет мистера Элтона и меня. Мы добрые приятели, не более.

И Эмма зашагала дальше, развлекая себя мыслями о том, сколь нелепые заблуждения часто возникают у тех, кому известны не все обстоятельства дела, но кто при этом мнит себя первым судьей в любом вопросе. Ей неприятно было, что в представлении зятя она ничего вокруг не видит, ничего не смыслит и нуждается в руководстве. Он, однако, более не возвращался к этому предмету.

Мистер Вудхаус решительно был настроен ехать в гости, и даже крепнущий холод его не остановил. В назначенную минуту, без малейшего промедления, он сел вдвоем со старшей дочерью в собственный экипаж. Погода, казалось, беспокоила его менее, чем всех остальных: он слишком занят был мыслями о храбром своем поступке и о том удовольствии, которое доставит хозяевам Рэндалса, чтобы видеть происходящее за окном, и слишком тепло укутан, чтобы мерзнуть. Между тем холод усиливался, и, когда второй экипаж двинулся с места, на землю уже падали редкие снежинки. Тяжелые облака, затянувшие небо, обещали в весьма короткий срок окрасить мир белой краской — стоило только морозу чуть-чуть отступить.