Эмма

Спутник Эммы, как она вскоре заметила, пребывал не в лучшем расположении духа. То, что в такую дурную погоду ему пришлось собраться в путь и покинуть уютный Хартфилд, пожертвовав послеобеденным отдыхом в обществе своих детей, представляло для него если не зло, то по меньшей мере неприятность. Он не ждал от званого ужина ничего такого, что оправдало бы неудобства, и в продолжение всего пути до пасторского дома Эмма принуждена была выслушивать изъявления неудовольствия:

— Человек должен чрезвычайно лестно думать о собственной персоне, чтобы просить других покинуть домашний очаг и несколько миль ехать по этакой погоде ради счастливой возможности встретиться с ним. Нужно считать себя приятнейшим из всех людей. Я бы никогда так не сделал. Экая нелепость! Снегопад-то в самом деле расходится! Безумцы и те, кто выманивает людей из-под теплого крова, и те, кто позволяет себя тревожить без особой надобности. Ежели долг или служебная надобность заставит нас покинуть дом в такую стужу, о, как мы будем сетовать на судьбу! Но в гости мы едем по доброй воле, зачастую одетые легче обыкновенного, и не внемлем голосу природы, которая, взывая ко всем нашим чувствам, велит нам самим беречься от непогоды и беречь все, чем мы дорожим. Нет же, мы срываемся с места, дабы провести пять скучнейших часов в чужом доме, где не услышим ничего такого, что не было сказано вчера и не будет сказано завтра. Погода сейчас уже прескверная, а на возвратном пути будет, вероятно, еще хуже! Четырех лошадей и четверых слуг выгнали на холод только ради того, чтобы везти пятерых зябнущих хозяев из теплых комнат в более холодные и из лучшего общества в худшее.

Эмма не в состоянии была умиротворить мистера Джона Найтли тем одобрением, которое он, несомненно, привык получать. В отличие от всегдашней его спутницы она не твердила: «Ты совершенно прав, мой милый!» — но удержалась и от возражений. Ей не хотелось ни поддакивать зятю, ни ссориться с ним. Далее молчания ее героизм не простирался. Позволяя ему говорить, она куталась в плед и затыкала оконные щели, но не проронила ни единого слова.

Наконец они прибыли к пасторскому дому. Экипаж развернули, приступку опустили, и перед ними тотчас предстала щеголеватая черная фигура улыбающегося мистера Элтона. Эмма обрадовалась тому, что более не нужно слушать ворчание зятя. Викарий был сама любезность и сама веселость. Та радость, которую он источал вместе с своими комплиментами, даже заставила мисс Вудхаус подумать, уж не получил ли он каких-либо обнадеживающих вестей о состоянии Харриет. Сама она посылала справиться о приятельнице, когда одевалась к ужину, и ей ответили: «Больной не легче».

— Миссис Годдард покамест не сообщила мне ничего отрадного, — сказала Эмма. — Моей подруге все так же тяжко.

Лицо викария мгновенно удлинилось.

— Ах, это в самом деле прискорбно! — воскликнул он с большим чувством. — Я как раз намеревался сказать вам, что, возвращаясь домой, чтобы переодеться к ужину, я заглянул к миссис Годдард, и мне ответили: «Состояние мисс Смит нисколько не улучшилось, ей скорее даже хуже». О, как печально и как тревожно! Я-то полагал, что недуг ее отступит перед тем укрепляющим снадобьем, какое она получила нынче утром.

Эмма улыбнулась:

— Мое посещение, смею надеяться, помогло нервам Харриет, но даже мои чары бессильны против боли в горле. Простуда в самом деле тяжелая. Мистер Перри осмотрел бедняжку, как вы, верно, слышали.

— Да… Я предполагал… То есть нет, я не знал…

— Он уж не впервые лечит Харриет от такой болезни, и, надеюсь, завтра же мы услышим обнадеживающие известия. Однако трудно совсем не тревожиться. То, что сегодня она не может приехать, — большая потеря для нашей компании.

— Ах да, именно так! Ужасно! Нам всем ежеминутно будет не хватать мисс Смит!

Слова эти, как и вздох, за ними последовавший, были весьма уместны, однако печали мистера Элтона следовало бы длиться несколько долее. К некоторому недоумению Эммы, всего лишь через полминуты он заговорил о других предметах, причем голос его не выражал ничего, кроме живости и удовольствия:

— Как это славно придумано — отделывать экипажи овечьей кожей. Она превосходно защищает от холода! При новейших приспособлениях благородная публика может путешествовать с отменным удобством. Ни единое дуновение не проникнет внутрь кареты, ежели мы сами того не желаем. Путешествовать можно, совершенно не сообразуясь с погодой. Сегодня, к примеру, очень холодно, но здесь мы вовсе не чувствуем этого. Ха! Вот и снежинки!

— Да, — подхватил Джон Найтли. — И, полагаю, к ночи снегопад усилится.