Эмоции. Великолепная история человечества

Ребенку необходимо чувствовать, что для матери он является отрадой и предметом гордости; матери необходимо ощущать продолжение собственной личности в личности ребенка: оба нуждаются в тесной идентификации друг с другом… Именно по этим причинам материнская любовь, в которой так нуждается маленький ребенок, так легко обеспечивается в семье (курсив мой. — Прим. авт.)[340].

Названная (непреднамеренно в духе времени) нуклеарной семья имела огромное значение. В те годы она включала мужчину-кормильца, мать-домохозяйку и их двух-четырех детей. Белая изгородь из штакетника ставится по желанию.

Нет средства от панического страха перед полным уничтожением лучше, чем материнская любовь, полагали законодатели. Воспитанные в любви дети вырастут счастливыми и сильными членами общества, неся в сердцах любовь к американскому образу жизни и всем свободным людям в мире. Но — благодаря эмоциональной связке — они столь же праведно и рьяно будут ненавидеть тех, кто выступает против их образа жизни. Согласно многим исследованиям эпохи психологического поворота, поступать как-либо иначе означало идти против эволюции. Бороться с инстинктами. Подавлять естественные стремления человека. Конечно, подтекст заключался в том, что советские люди своих детей не любили и шли против природы и эволюционного статус-кво, чтобы создавать не тех, кто искренне любил бы свой образ жизни, а тех, кто боялся выступить против него. Винтиков в механизме. Невольных участников чего-то большего, чего-то зловещего. Надо сказать, что дыма без огня не бывает.

Любили ли Советы своих детей?

На дворе последняя неделя июля 1950 года. Вы приглашены на совместное заседание Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР. Особого выбора у вас нет — приглашение прислал сам Сталин. Это не столько приглашение, сколько шанс не попасть под расстрельную статью. На повестке заседания вопрос о том, куда движутся советские исследования в области психологии. По крайней мере, так значится на бумаге. На самом деле это очная ставка с учеными, которые осмелились не согласиться с Иваном Павловым.

Иван Павлов, известный русский физиолог, чьи исследования рефлекторной системы произвели революцию в психологии, умер за четырнадцать лет до этого заседания. Он доказал, что людей можно приучить к определенному поведению. Так, если регулярно звонить в колокольчик перед тем, как покормить собак, они начнут ассоциировать звук колокольчика с едой. В конце концов один только звук колокольчика будет вызывать у животных слюноотделение, как если бы им давали корм. Феномен стал известен как условный рефлекс.

Сталин хотел использовать ту же методику на людях. Он рассчитывал, что таким образом можно выработать коллективное поведение, которое очень любил советский режим. Но люди не собаки, и наши реакции куда менее предсказуемы. По крайней мере, так вы думали, пока ваших коллег не начали арестовывать за «антипавловскую, антимарксистскую, идеалистическую, реакционную науку», наносящую ущерб советской психиатрии. Арестованные были вынуждены признавать свою неправоту. В противном случае их ждал расстрел[341]. В таких условиях, как правило, получается хорошенько подумать и осознать, что Павлов все же не ошибался. Однако целью заседания было не только подтверждение теорий Павлова. Обсуждался и более насущный вопрос: как более эффективно заставить людей полюбить Советский Союз?

От ходивших по струнке психологов требовалось найти способы ликвидировать остатки того русского сознания, что все еще тяготело к старым, капиталистическим устоям. Проблема была не нова, хотя политическое неприятие психоанализа на несколько лет отложило ее решение.

В 1924 году психолог Арон Залкинд опубликовал сборник статей под названием «Очерки культуры революционного времени». В этих работах психоанализ сливался с радикальными коммунистическими идеями в «патологическом марксизме»[342]. Залкинд утверждал, что существует связь между физиологией и классовой принадлежностью и что эту связь необходимо изменить и нивелировать. Было необходимо создать «нового человека»[343]. Но как создать этого нового советского человека[344], который любил бы советское государство больше, чем родную мать, и, что еще важнее, больше всего на свете ненавидел бы капиталистов?