Эмпатия

– Конечно, придумают ещё что-нибудь. С дроидами ты загнул, конечно. Там же нет искусственного интеллекта, просто биомеханика, внешне на ощупь и не отличить. – Филипп опять взял на себя роль громоотвода.

– Это они так говорят. А я смотрю на эти запасные руки-ноги и думаю: кто ж на них раньше бегал, – пожал плечами Балтенко. – Только бэушных конечностей мне не хватало.

– Так, хватит этих разговоров. – Аня встала со стаканом в руке. – Тост за мою сестру, умницу и красавицу, и ставка. Кто последний допивает, тот говорит правду.

Замешкалась почему-то Марина. Надо было попросить её сестру заменить ей алкоголь на сок, бесстрастно отметил Алекс.

– Ой, ладно, признаюсь! В розыгрыше органики я получила ананас! – восторженно завопила Аня, перекрывая тихое шипение Марины.

Как ни странно, ежемесячно в соцпакет входил сюрприз – это могла быть и смородина, и слива, чаще – яблоко. Теперь вот ананас. Только Балтенко не расспрашивал о весе и вкусе фрукта, он с сочувствием смотрел на Марину.

– Ненавижу красные розы. Ненавижу. – Тридцатипятилетняя неудавшаяся художница и идеальная домохозяйка последнее слово почти что выплюнула мужу в лицо.

Глава 9. Встреча

Москва, 2066 год

Пятого июня всегда шёл дождь. Выпускница художественной академии двадцатипятилетняя Марина Жемчужная мокла, но упрямо шла по знакомому маршруту. Это стало частью её ежегодного ритуала, так было легче вспоминать.

И забыть о том, что куратор ей предложил сегодня вести арт-терапию в доме престарелых. Выбор был невелик: или работа по решению государства, или волонтёрство на благо общества в каком-нибудь из центров реабилитации и надзора за малолетними преступниками и душевнобольными. В этом сезоне свободные вакансии открыли только эти учреждения. Правда, оставался ещё один вариант: снова пойти учиться, но теперь уже на востребованную специальность. Стать антикризисным сотрудником колл-центра для буйных клиентов. Контролёром-технологом на пищевом производстве. Техником-агрономом.

Марина со своей любовью к искусству и многочасовым посещениям музеев и галерей в социальный заказ не вписывалась. Она рисовала, потому что это её спасало, хотя больше обдумывала и представляла, что изобразит, чем творила. Полгода она откладывала своё социальное пособие и предвкушала, на что его потратит. Холст из натуральной ткани стоил почти две сотни кредитов. Кисти и краски – ещё триста. Марина давилась химией, носила синтетику, обходила стороной парфюмерные магазины и лавки со старой бижутерией.

На антиквариат из драгоценных металлов смотреть было невыносимо больно. Но кем надо трудиться, чтобы столько зарабатывать? Пятьсот кредитов за серебряные серёжки середины двадцатого века, серьёзно? Правда, они стоили этих денег. У украшений были история, прошлое, царапины и вмятины, которые и делали их уникальными и столь притягательными на фоне современных изделий. О, эти-то штамповали тысячами. Идеально ровные, гладкие и совершенные. Никакие. Как и все вокруг. Мама бы поняла. И папа. Вот они. Отлиты в бронзе.

Марина наконец добралась до конечной точки своего ежегодного паломничества. Ей даже повезло, в отличие от других детей. Скульптор почему-то выбрал фотографии её родителей для центральных фигур монумента в честь жертв дроидов. На самом деле это был памятник Голодному бунту. Но правительство делало акцент не на том, что люди вышли на улицы из-за нищеты и безработицы. А на том, что нескольких тысяч протестующих расстреляли меньше чем за десять минут полицейские роботы.

Машины оценили степень угрозы, количество демонстрантов, баррикады, вспомнили заповедь «с террористами не договариваются» и отключили внешнее управление.

У всех дроидов было одно лицо – парня с ямочками на щеках и белозубой улыбкой. Русоволосый атлет с веснушками вызывал у людей доверие, так решили разработчики после годового обсуждения облика нового охранника правопорядка с фокус-группами. Идеальный служащий. Не устаёт, не жалуется, видит в темноте, двигается как гепард, знает все виды оружия и не берёт взятки.

К сожалению, программное обеспечение тоже оказалось совершенным. Самообучаемым. А в основу заложили разум какого-то реального полицейского с лучшими показателями по раскрытию преступлений. Как оказалось, цель для него оправдывала средства. А преступников он за людей не считал.