Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Джефферсон, считая, что американский нейтралитет превращается в "простой английский нейтралитет", был встревожен тем влиянием, которое оказывали труды Гамильтона.26 "Никто ему не отвечает, - предупреждал он Мэдисона, - и поэтому его доктрину будут принимать за исповедуемую. Ради Бога, мой дорогой сэр, возьмитесь за перо, выберите самые яркие ереси и разбейте его на куски перед лицом общественности. Нет никого другого, кто мог бы и хотел бы войти в списки вместе с ним".27

Мэдисон с большой неохотой согласился ответить, не уверенный, что сможет сравниться с секретарем казначейства в знаниях или энергии. По его признанию, эта задача показалась ему "самой неприятной из всех, с которыми я когда-либо сталкивался".28 И в результате эссе "Гельвидий", опубликованные в августе и сентябре 1793 года, показали его трудности. Мэдисон знал, что ему придется изложить некоторые сложные детали, но, как и большинство эссеистов 1790-х годов, он полагал, что "никто, кроме умных читателей, не станет вступать в подобную полемику, и для их ума она должна быть в основном приспособлена". Он избегал более серьезных вопросов, связанных с нейтралитетом Америки, и вместо этого сосредоточился на конституционных ограничениях исполнительной власти, тем самым еще больше способствуя тому, что стало своеобразной американской тенденцией обсуждать политические вопросы в конституционных терминах - тенденцией, которая имела эффект превращения споров о политике в споры о базовых принципах. В нехарактерно длинном споре Мэдисон пришел к выводу, что "Пацификус" мог заимствовать свои особые представления об исполнительной власти только из "королевских прерогатив британского правительства".29 Каждая из двух американских партий теперь однозначно отождествлялась с одной или другой из двух великих воюющих сторон.

Деятельность в Америке двадцатидевятилетнего французского министра гражданина Эдмона Шарля Жене еще больше взбудоражила общественное мнение - его титул стал признаком нового эгалитарного порядка во Франции. Никто не мог быть более неподходящим для его дипломатической миссии. Будучи министром одной из двух самых могущественных наций в мире, Жене был самоуверенным, импульсивным и напористым, практически не понимая американского правительства, с которым ему предстояло иметь дело. Он высадился в Чарльстоне, Южная Каролина, в апреле 1793 года, и во время месячного путешествия на север, в Филадельфию, его везде встречали с теплом и энтузиазмом. Американцы пели "Марсельезу", размахивали французским революционным флагом и передавали друг другу кепки свободы. Некоторые федералисты считали, что Французская революция переносится в Америку. В конце своей жизни Джон Адамс все еще живо вспоминал бешеную атмосферу "терроризма, возбужденного Жене", которая царила в столице страны поздней весной 1793 года. "Десять тысяч человек на улицах Филадельфии день за днем угрожали вытащить Вашингтона из его дома и совершить революцию в правительстве, или заставить его объявить войну в пользу Французской революции и против Англии".30

Жене было поручено заставить американцев признать свои договорные обязательства и разрешить снаряжение французских каперов в американских портах. Он также должен был обратиться к американцам за помощью в завоевании испанских и британских владений в Америке и помочь расширить то, что французское революционное правительство называло "Империей свободы".31 Находясь в Чарльстоне, он начал организовывать филистерские экспедиции против испанцев на Юго-Западе. Он даже сообщил своему правительству, что планирует "подстрекать канадцев к освобождению от ига Англии". Он убедил французского иммигранта и натуралиста Андре Мишо отказаться от планов сухопутного путешествия к Тихому океану, которые поддерживали Джефферсон и Американское философское общество, и вместо этого помочь родной Франции, объединившись с Джорджем Роджерсом Кларком и Бенджамином Логаном в Кентукки и используя набранных ими солдат для нападения на испанцев в Луизиане. Если бы этот импульсивный французский министр добился своего, Америка вскоре оказалась бы в состоянии войны и с Великобританией, и с Испанией.32