Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Тот день в марте 1801 года, в который он стал президентом, по его словам, "похоронил дамбы, дни рождения, королевские парады и присвоение первенства в обществе некоторыми самозваными друзьями порядка, а на самом деле - друзьями привилегированных орденов".32 Поскольку президенты-федералисты Вашингтон и Адамс, подобно английским монархам, обращались к Конгрессу "с трона", Джефферсон решил передать свое послание в письменном виде, на которое не ожидалось официального ответа от Конгресса; это создало прецедент, который не был нарушен до президентства Вудро Вильсона. В отличие от Вашингтона и Адамса, Джефферсон ("его демократическое величество", как назвал его один человек) был легко доступен для посетителей, всех которых, независимо от степени их отличия, он принимал, как сообщал британский поверенный, "с совершеннейшим пренебрежением к церемониям как в одежде, так и в манерах". Его одежда часто была неформальной, иногда он встречал гостей в ковровых тапочках, а волосы, по словам одного из наблюдателей, носил "в небрежном беспорядке, хотя и не безобразно".33

На американских государственных приемах президент Джефферсон, к шоку иностранных сановников, заменил протокол и различия европейской придворной жизни эгалитарными правилами того, что он называл "pell-mell" или "рядом с дверью", что, по сути, означало: садись, где хочешь. Его отношение к новому напыщенному министру из Великобритании Энтони Мерри стало печально известным. Джефферсон не только приветствовал Мерри в своей обычной непринужденной манере, но и усугубил удивление министра на ужине, не обратив внимания на ранг Мерри и его жены при рассадке и пригласив на тот же ужин французского министра, несмотря на то что обе страны находились в состоянии войны. После этого случая Мерри больше никогда не принимал приглашения отобедать с президентом.

Хотя джентльменские вкусы Джефферсона едва ли позволяли выравнивать их на светских раутах, его символическая трансформация манер в столице отражала изменения, происходившие в американском обществе. Ведь республиканская революция привела в национальное правительство людей, которые, в отличие от Джефферсона, не обладали внешними манерами джентльменов, не знали друг друга и явно не чувствовали себя как дома в вежливом обществе. Например, более половины членов седьмого Конгресса, в котором доминировали республиканцы и который собрался в декабре 1801 года, были новичками.34 Британский посланник в Вашингтоне задавался вопросом, как долго может просуществовать такая система, в которой простые люди со скромными профессиями продвигают "низкие искусства популярности". "Избыток демократической закваски в этом народе постоянно проявляется в том, что на вершину попадают отбросы".35

ПЕРЕЕЗД НАЦИОНАЛЬНОЙ СТОЛИЦЫ в 1800 году из Филадельфии в сельскую глушь Федерального города на Потомаке подчеркнул трансформацию власти. Он драматизировал попытку республиканцев отделить национальное правительство от непосредственного участия в жизни общества. "Конгресс был почти потрясен городом [Филадельфией]", - вспоминал Мэтью Лайон о своем опыте работы конгрессменом в 1790-х годах; "меры диктовались этим городом". Лайон даже назвал источники влияния "властным лобби", что стало одним из первых случаев использования этого термина в современном значении. Другие конгрессмены также опасались влияния лоббистов Филадельфии. "Мы говорим о нашей независимости, - напоминал Натаниэль Мейкон из Северной Каролины своим коллегам по Конгрессу, - но каждый член Конгресса, побывав в Филадельфии, знал, что этот город имеет более чем пропорциональный вес в советах Союза". Чтобы предотвратить подобное социальное и коммерческое давление, многие республиканцы стремились создать правительство того самого типа, от которого предостерегал Гамильтон в "Федералисте" № 27, - "правительство на расстоянии и вне поля зрения", которое "вряд ли сможет заинтересовать чувства людей".36

Новая столица, как заметил один британский дипломат, "не была похожа ни на одну другую в мире". Ее окружали леса, улицы были грязными и заваленными пнями, ландшафт - болотистым и кишащим комарами, а недостроенные правительственные здания стояли, как римские руины в заброшенном древнем городе. Хотя можно было легко увязнуть в красной грязи Пенсильвания-авеню, "по обе стороны главного проспекта и даже под стеной Капитолия можно было отлично пострелять бекасов и даже куропаток".37 На Молле паслись коровы, а великолепные скверы Пьера Л'Энфана использовались как огороды. В городе не было ни одного торгового дома, ни одного клуба или театра. Проводились земельные аукционы , но заявок было мало. Надежды Вашингтона на создание в городе национального университета пошли прахом. Потомак был вычерпан, мосты построены, но все равно ни торговля, ни бизнес не приходили в столицу. Основная масса крошечного населения, казалось, получала пособие для бедных.