Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

У лидеров республиканцев было несколько мотивов для своих действий. На самом деле их меньше волновало коммерческое процветание страны, чем статус Америки в мире. Их возмущало отношение Европы и особенно Великобритании к Соединенным Штатам как к менее значимой нации. Республиканцы не только мечтали о создании нового типа мировой политики, которая исключала бы традиционное обращение к войне, но, что еще более важно, как граждане зарождающейся республики они хотели международного признания независимости и идентичности своей нации, особенно со стороны бывшей материнской страны. Поскольку способность нации обмениваться товарами с другими государствами мира, наряду с ее способностью вести войну, была главным показателем ее равного статуса как суверенного государства, республиканцы считали, что применение экономического принуждения против Великобритании станет достойным напоминанием о том, что Соединенные Штаты фактически выиграли Войну за независимость.19

Придя к власти в 1801 году, республиканцы в значительной степени придерживались либеральных принципов международной торговли, которые американцы впервые попытались воплотить в жизнь в типовом договоре 1776 года. Их конечная цель, как это часто бывает, была поистине грандиозной и запутанной.

Хотя эти либеральные принципы предполагали установление свободной торговли во всем мире, их целью было не просто способствовать коммерческому процветанию во всем мире, но и содействовать миру во всем мире. Если бы все страны относились к иностранным кораблям и товарам так же, как к своим собственным, торговля между странами текла бы свободно и разрушила бы искусственные меркантилистские барьеры, возведенные монархиями Европы. Многие республиканцы надеялись, что этот свободный торговый поток мирно свяжет страны и изменит традиционные методы ведения международной политики. Торговый обмен заменит политическое соперничество монархических правительств, ориентированных на военное дело, и создаст возможности для установления всеобщего мира. Секрет заключался в том, чтобы избавиться от монархии и установить повсюду республики. Именно поэтому многие республиканцы так отчаянно цеплялись за идею Французской республики, даже когда реальность наполеоновской диктатуры делала эту веру все более несостоятельной.

Республиканцы считали, что республики по природе своей миролюбивы, в то время как монархии процветают за счет развязывания войн. "Из всех врагов общественной свободы, - писал Мэдисон в 1795 году, - война, пожалуй, самый страшный, потому что в ней заключены и развиваются зародыши всех остальных [врагов]". Будучи "родителем армий", война не только способствует росту "долгов и налогов", но и, по его словам, означает "расширение дискреционных полномочий исполнительной власти; умножение ее влияния при распределении должностей, почестей и вознаграждений; и все средства обольщения умов добавляются к средствам подчинения силы народа".20 В 1806 году старый радикал Томас Пейн все еще повторял эти либеральные настроения. Именно потому, что Великобритания была монархией, Пейн считал, что она никогда не заключит мир. Британское правительство "придерживается системы войны", - сказал он посетителю своего нью-йоркского дома , - и будет продолжать ее до тех пор, пока у него есть средства".21 В отличие от федералистов, которые считали, что единственный способ подготовиться к войне - это построить правительство и вооруженные силы на европейский манер, республиканцы полагали, что Соединенные Штаты как республика не нуждаются и не могут позволить себе традиционную армию и флот и раздутое военное правительство. "Наша конституция - это мирное учреждение, она не рассчитана на войну", - заявлял президент Джефферсон. "Война поставила бы под угрозу ее существование".22

Именно такое мышление лежало в основе восторга демократов-республиканцев по поводу изобретений Роберта Фултона в области подводной войны. Фултон, который провел два десятилетия за границей в период с 1787 по 1806 год, общаясь с такими радикалами, как Томас Пейн и Джоэл Барлоу, был убежден, что подводные лодки и торпеды могут произвести революцию в военно-морской войне. Способные уничтожать военные корабли "столь новыми, столь секретными и столь неисчислимыми средствами", подводные лодки, по словам Фултона, сделают обычную морскую войну невозможной. Не зная, откуда будут исходить подводные атаки, моряки будут деморализованы, а флоты "окажутся бесполезными". Без военно-морского флота страны, в частности Великобритания, были бы вынуждены либерализовать свою торговлю и практиковать свободу морей, за которую давно выступали американцы. Это, в свою очередь, привело бы к всеобщему и вечному миру, которого жаждал каждый просвещенный человек, но особенно американцы. Фултон построил прототип подводной лодки и назвал ее "Наутилус". Хотя он знал, что его подводная лодка была всего лишь младенцем, он видел в ней "младенца-геркулеса, который одной хваткой задушит змей, отравляющих и сводящих с ума американскую конституцию".23