Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Однако другие, такие как Джедедиа Пек, начавшие свои нападки на аристократию с высмеивания модного книжного образования и благовоспитанных манер, в конце концов признали необходимость образовательных учреждений. Пек, например, стал отцом системы общих школ Нью-Йорка. В итоге многие представители новых средних слоев не отреклись от вежливости и образованности эпохи Просвещения; напротив, они популяризировали и вульгаризировали эти вежливость и образованность, превратив их в респектабельность. Реагируя на многочисленные упреки и насмешки федералистов, многие представители среднего класса стали стремиться приобрести некоторую утонченность аристократии, получить то, что ведущий историк этого процесса удачно назвал "вернакулярным джентльменством". Американцы в социальном и культурном плане начали создавать то, что, как проницательно заметил один наблюдатель, было "самым необычным союзом качеств, которые нелегко сохранить вместе, - простоты и утонченности" - тех самых качеств, которые стали составлять средний класс XIX века.35

Стремясь стать благовоспитанными, многие из этих состоятельных людей среднего достатка становились похожими на "молатто-джентльмена", над которым насмехался Бенджамин Франклин, - "нового джентльмена, или, скорее, полуджентльмена, или мунгрела, неестественное соединение земли и меди, подобное ногам изображения Навуходоносора". Именно эти люди покупали все большее количество книг и пособий по обучению манерам и вежливости, включая различные сокращенные издания "Письма лорда Честерфилда к сыну". Дэниел Дрейк, знаменитый врач на Западе, вспоминал, как он рос в конце XVIII века в Кентукки, где книги были в дефиците, читая "Письма Честерфилда" , которые "очень соответствовали моим вкусам и не менее вкусам отца и матери, которые лелеяли столь же высокие и чистые представления о долге хорошего воспитания, как и все люди на земле".36 Но, как признала одна молодая женщина, в борьбе тех, кто стремился стать утонченным, "легкая непритязательная вежливость... не является приобретением одного дня".37 Для некоторых из этих новых американцев средней руки покупка чайного сервиза или установка пианино в гостиной стали признаком воспитанности и благородства. Из этих усилий родился викторианский стиль среднего класса XIX века.

Честь - это аристократическое чувство репутации - потеряла свое значение для нового общества среднего класса. За исключением Юга и армии, где сохранялись многие аристократические ценности, понятие чести подверглось нападкам как монархическое и антиреспубликанское. По мере того, как честь подвергалась нападкам, дуэли тоже становились особым средством, с помощью которого джентльмены защищали свою честь. Хотя убийство Аароном Берром Александра Гамильтона на дуэли в 1804 году привело к большому осуждению этой практики, именно распространение эгалитарных настроений наиболее эффективно подорвало ее. Когда даже слуги стали вызывать других на дуэли, многие джентльмены поняли, что кодекс чести утратил свою престижность.

Как позже отмечал Токвиль, американцы, по крайней мере на Севере, стали заменять аристократическую честь моралью среднего класса. Добродетель в значительной степени утратила рациональное и стоическое качество, подобающее античным героям, которым подражали лидеры революции. Воздержание - самоконтроль страстей, столь ценимый древними и являющийся одной из четырех кардинальных добродетелей Цицерона, - стало в основном отождествляться с искоренением пьянства в народе - "благое дело", заявило Франклинское общество по борьбе с невоздержанностью в 1814 году, в котором "настойчивость и усердие редко не приводят к достижению цели". Предприниматель Парсон Уимс назвал республику "лучшим правительством для нравственности", под которым он подразумевал, главным образом, "лучшее средство под небесами против национальной невоздержанности"; она "дарит радость, которая ненавидит мысль о пьянстве".38

Если американцы действительно стали одним однородным народом, а народ как единое сословие - всем, что есть на свете, то многие американцы теперь гораздо охотнее, чем в 1789 году, называли свое правительство "демократией". Во времена революции слово "демократ" было уничижительным термином, которым консерваторы награждали тех, кто хотел дать народу слишком много власти; более того, федералисты отождествляли демократию с мафиози, или, как говорил Гувернер Моррис, "вообще без правительства". "Простая демократия", - заявил один из редакторов-федералистов в 1804 году, - была еще более отвратительной, чем "простая монархия". Даже Мэдисон в "Федералисте" № 10 говорил, что чистые демократии "всегда были зрелищем буйства и раздоров; всегда считались несовместимыми с личной безопасностью или правами собственности; и в целом были столь же короткими в своей жизни, сколь и насильственными в своей смерти".39