Эмпузион

- Все эти пожилые мужчины всегда устраивают засады на молодых, - заявил Томашек, а Войнич не очень-то понял, то ли парень говорит о достопочтимых авторах, портреты которых висят на стенах, то ли о мужчинах в курхаусе, а может он вообще имеет в виду всех пожилых мужчин в мире. – Они колупаются у нас в головах, заставляют делать нехорошие вещи… Подстрекают против себя…, ввязывают в какие-то неудобные ситуации…, так что потом трудно отступить с честью. Коллега наверняка понимает, о чем я говорю. Заставляют тебя жертвовать, и даже ожидают пожертвования… Вынуждают давать клятвы… Они старые, следовательно, у них было много времени на то, чтобы уложить все у себя в головах, а мы более слабые, нам труднее вести споры, у нас нет столько аргументов, как у них… Вдобавок, у них хватает денег… Мы думаем, что когда-нибудь я стану таким же, как они, при власти и при деньгах. И вот тогда вознагражу себе за все…

Войнич обернулся к нему, подняв брови. Парень был весь красный от страсти, на его совершенно детском еще носу выступили капельки пота.

- И не говори потом, что я тебя не предупреждал, - произнес он и исчез между стеллажей.

Гёрберсдорф, Санаторий д-ра Рёмплера, слева Зимний сад с читальней

В "Вилле "Роза", которая Войничу особенно понравилась в ходе прогулок, были комнаты для менее больных. Это здесь, похоже, проживала женщина в шляпе. Выше виллы находилось святилище в честь Гумбольдта с его бюстом; при жизни Бремера летом в небольшой концертной раковине проходили выступления музыкантов. Войничу нравилось еще и то, что, помимо всех тех красивых и богатых объектов для более богатых лечащихся, в Гёрберсдорфе имелось и Volksheilstätten-Abteilung, то есть лечебное отделение для народа – места для не столь обеспеченных пациентов, подальше от основной территории, они были раскиданы по частным домам. И если бы не то, что он ожидал, когда освободится место в главном курхаусе, его и самого можно было бы причислить к подобным людям.

Все это в чем-то напоминало ему Трускавец, куда он как-то поехал с отцом на воды, только здесь все было крупнее и солиднее. На короткой прогулочной тропе Мечислав приглядывался к лечащимся – светлые шляпы, зонтики от солнца, костюмы, которые можно было бы поместить в категориях между праздничными и обыденными –возможно, именно такой и была санаторная мода.Люди здесь перемещались в санаторном режиме, медленнее, чем самый медленный прогулочный шаг у него во Львове, поскольку, идя быстрее, вы сразу же прошли бы деревню от края до края, вдоль и поперек, так что пришлось бы несколько раз ходить по одним и тем же маршрутам, а так народ останавливался через каждые несколько шагов и начинал беседовать, стреляя глазами в направлении товарищей по лечению; то есть, от женщин и мужчин не могла укрыться ни малейшая деталь костюма, никакое новое лицо не могло быть незамеченным. Любая портняжная новинка, всякий жест, невиданная до сих пор прическа должны быть замечены и соответствующим образом прокомментированы.

Русские явно держались в стороне, выделяясь при этом одеждой, преувеличенно праздничной. Некоторые находились здесь со своими семьями, приехавшими сюда на какой-то срок, но тогда они проживали в виллах на склоне Бухберга, покрытой густым лесом горы, и они вели жизнь здоровых людей. Можно был увидеть высоких, бледных и понурых скандинавов. Несколько раз Войнич слышал польский язык, но не рвался к этим людям, чтобы дать им понять, что они земляки. Поляки ходили группками, и были либо преувеличенно тихими, либо преувеличенно шумными.

В цветастой, расслабленной толпе, по которой никто и не догадался бы о болезни, Войнич невольно разыскивал высокую фигуру женщины из костёла. И он предполагал, что та, возможно, чаще ходила в другую сторону, к церковке, относительно посещения которой он уже уговорился с герром Августом. Он уже умел распознать ее походку – несколько колышущуюся, вовсе не изысканную Так ходили занятые и задумавшиеся, сконцентрированные на собственных целях люди. И она постоянно держала руку в кармане жакета.

Когда бы Мечислав не увидал ее, у него перехватывало дыхание, а на лице появлялся легкий румянец – он пытался его скрыть и, делая вид, будто бы ему холодно, закрывал кашне рот, но тут же чувствовал на себе внимательный взгляд Лукаса или же несколько ироничный взгляд герра Августа. Войнич знал, что его замешательство сделается темой для комментариев и намеков в вечерних дискуссиях. Наверняка, когда сам он исчезал в своей комнате, обитатели пансионата долго еще перетряхивали проблему его румянца. И о чем бы ранее мужчины не разговаривали, впоследствии все сводилось к одному и тому же – к женщинам. Тема, один раз вызванная абсурдной смертью супруги Опитца, возвращалась, а ее мертвая фигура беспокоила их мысли. Войнич уже заметил, что всякая дискуссия – то ли речь шла о демократии, то ли о пятом измерении или же о роли религии, социализме в Европе, наконец – современном искусстве, в конце концов, все сводилось к женщинам.

