Характер поэтического повествования Флоренский старается согласовать с посвящением поэмы ребенку: стиль и ритм прозрачны до примитивности, нехитрый сюжет откровенно служит заявленной дидактической цели, простота наводит на мысль о мифе. Реальные отношения отца и сына выступают в виде вымышленной связи учителя и ученика. Действие, стилизованное под поучительную историю на этнографическом материале, изображает историю духовного пробуждения и инициации. Примеры из области географии, этнографии и собственной жизни придают тексту конкретность и наглядный характер. Местом действия выступает «опытная мерзлотная станция» в Сковородино, где Флоренский в 1934 году проводил исследования, а также непосредственно прилегающая к ней местность по берегу Амура, место проживания туземного племени оленеводов — орочей, которые, как объясняет автор, являются родственниками тунгусов; часть сюжета связана со строительством ветки БАМа, дороги, также построенной руками узников лагерей (БАМЛАГ). Протагонист поэмы, Сандро Друдзовский — как и Флоренский, заключенный с грузинскими корнями, — встречает во время одного из своих одиноких походов по тайге Оро, мальчика-ороча, в котором он пробуждает интерес к учебе и тягу к знаниям. Заканчивается история тем, что на опытной станции Сандро открывает перед Оро мир науки. Таков в кратком виде сюжет поэмы.
С точки зрения жанра и принадлежности к определенной эпохе «Оро» представляет собой в высшей степени гибридный текст. Особенно на формальном плане, на уровне стиха, простого, местами однообразного четырехстопного ямба, «Оро» напоминает «Мцыри» Лермонтова, с которым «Оро» на уровне сюжета связывает только мотив инициации, но не меланхолическая интонация, столь характерная для поэмы Лермонтова. В контексте более современной поэзии, «Оро» в одинаковой степени может быть воспринят и как дидактическое послание в стихах, адресованное детям, и как мифопоэтическая поэма в духе символизма, и как образец авангардистского примитивизма, и как просветительский «инициационный нарратив» в духе соцреализма. В конечном итоге, в совокупности всех возможных дискурсивных рамок, будет также правильно расценивать «Оро» как завещание автора. В последующих рассуждениях я хочу пролить свет на вопрос, каким образом поэма Флоренского отсылает ко всем трем эпохальным парадигмам и использует отдельные их составляющие: символизм, авангард и соцреализм.
Символистский подтекст поэмы прежде всего связан с Андреем Белым. Важно иметь в виду, что поэма возникла в том числе под впечатлением от смерти Андрея Белого в январе 1934 года. Флоренский, как я попытаюсь показать, ориентируется, в частности, на те тексты Андрея Белого, которые восходят к 1904 году, когда двух поэтов связывала тесная и чрезвычайно плодотворная дружба. Эстетика поэмы во многом определяется отзвуками этой встречи, состоявшейся тридцать лет назад, когда поэты сообща разрабатывали теургическое понимание фигуры поэта и поэзии.
Ярче всего к давней встрече и диалогу с Белым поэма «Оро» отсылает в развертывании символики «белого» и «льда». В символизме «белый» цвет встречается, в частности, в контексте теургии. Если в лунном мире раннего символизма «белый» и «лед» символизируют смерть и застывание в форме ледяных кристаллов, мифопоэтика Андрея Белого динамизирует и утверждает прилагательное «белый» в качестве символа восхождения и преображения — перехода из земного мира в трансцендентальный. И ранний, и поздний символизм часто конкретизирует «белый» через отсылку ко «льду». Иногда присутствует и дополнительная климатическая и геокультурная (северная) характеристика: у ранних символистов (у Бальмонта), а также в мифопоэтическом символизме (у Андрея Белого — «Первая симфония: героическая, северная»).
На первый взгляд кажется очевидным, что Флоренский в своей поэме обращается к топике русской сибирской литературы: ссыльный Друдзовский предстает в виде одинокого странника, пребывающего в сибирской глуши. Наряду с грузинскими корнями, повествование приписывает ему также и польское происхождение — мотив, связывающий поэму с важными сибирскими текстами более раннего времени, прежде всего Мицкевича и Рылеева. Строки, где говорится о Сандро Друдзовском как о страннике, одиноко бредущем по пустынной, дикой, замерзшей стране, приводят на память поэму Рылеева «Войнаровский», где поэт изобразил судьбу сосланного в Сибирь поляка, сторонника Мазепы.
Флоренский: