Енисей - река сибирская

Но олень не тужит и в эту трудную пору. Правда, чтобы добыть пропитание, ему приходится изрядно потрудиться, иногда разрывая в сугробах целые коридоры, чтобы добраться до ягеля. Но он не избалован своим хозяином. Если бы олень узнал, что на белом свете существуют животные, которых зимой кормят овсом и сеном, причем хозяин сам приносит эти лакомства прямо в кормушки, — он, наверное, очень удивился бы…

Путь осеннего аргиша заканчивается в лесотундре. Здесь есть топливо для очага, здесь не так глубоки и плотны снега, здесь деревья защищают от наскоков пурги в темную зимнюю пору. Теперь, когда кочевник не может добывать дичь и рыбу, мясо диких оленей становится его главной пищей.

Так кочевали жители тундры сотни лет. Порядок был заведен дедами, и внуки не нарушали его, считая, что, видно, им на роду написано не иметь оседлого жилья, а бродить всю жизнь со стадами, ставя легкие чумы то у побережья океана, то у какой-нибудь речки, то в отрогах снежных хребтов.

Но вот появились в тундре первые колхозы. Зачем кочевать всему народу, для чего бесконечно странствовать старикам и детям, охотникам и зверобоям, когда оберегать и пасти большие колхозные стада могут одни пастухи? Эта простая мысль всем понравилась. Так и сделали.

Вековой закон тундры был нарушен. Но об этом жалели только те, кому новая жизнь оказалась не по нутру, — кулаки и шаманы. А вчерашний простой кочевник взялся за топор и построил себе избу. Рядом поставил сруб его сородич, а там, глядишь, еще семьи подъехали, и появился целый поселок. Совсем по-другому пошла жизнь. Ребята учатся грамоте в поселковой школе, в колхозной конторе можно послушать радио, в пекарне выпекается свежий, вкусный хлеб вместо пресных лепешек, перепачканных золой очага. А баня! Как приятно попариться в ней после какой-нибудь утомительной поездки!

Да что баня или пекарня! Колхоз "Искра", в который объединились кочевники-саха, заготавливает лес для постройки первой в таймырской тундре гидроэлектростанции. И уже никто не обращается теперь к шаману, чтобы тот дикими криками и ударами в бубен "изгонял" болезнь: врач в поселковой больнице в бубен не бьет и не кричит, а лечит в сто раз лучше шамана и не требует за это самых лучших оленей или теплых звериных шкур.

Ну, а пастухи, которые попрежнему кочуют с оленями по тундре? Произошли какие-нибудь перемены в их жизни? Вот маленькая заметка из газеты, которая ответит на эти вопросы. Я выписал ее дословно:

"Вместе с крупнейшим оленеводческим стадом колхозов по реке Агапа, в Усть-Енисейском районе, передвигается радиостанция. Это дает возможность постоянно поддерживать связь с районным центром — поселком Караул, сообщать о продвижении стада и его состоянии, получать по эфиру советы от ветеринара. На привале пастухи слушают московские радиопередачи".

Сильно изменилась жизнь оленеводов, но по-прежнему олень кормит, возит и одевает жителя тундры. По-прежнему собака остается его верным помощником. Никто так не ценит хорошую собаку, как оленевод. Трудно себе представить, как пасли бы свои стада нганасаны, если бы у них не было оленегонных лаек.

В густой, дремучей тайге оленям трудно бегать, и пастух, разъезжая верхом на самом быстроногом животном, может смотреть за стадом.

В тундре совсем другое дело. Достаточно оленям чего-нибудь сильно испугаться — и с удивительной быстротой животные помчатся по бескрайнему простору. Попробуй останови этот бег!

А сколько в стаде упрямцев, которым кажется, что хороший ягель растет где угодно, только не в том месте, куда их пригнал хозяин; сколько в стаде забияк, готовых разогнать своих сородичей как можно дальше! И олени то и дело разбредались бы в разные стороны, если бы пастухам не помогали смышленые туруханские лайки.

Я видел однажды в тундре стадо оленеводческого совхоза. В нем было, наверное, больше тысячи животных. Мы беседовали с пастухом. Две его собаки находились поблизости. Это были лайки — славные псы с белой пушистой шерстью, не очень крупные, с короткой, я бы сказал — приятной, мордой, крутым лбом, стоячими ушами и хвостом закорючкой. Они лежали, словно прислушиваясь к нашему разговору.

Вдруг пастух, сидевший на корточках у костра, вскочил и стал всматриваться в даль. Вскочили, насторожившись, и собаки. Оказывается, несколько оленей решили предпринять небольшую экскурсию в поисках лакомого корма и удалились уже довольно далеко от стада. Пастух поднял руку, как бы показывая собакам, куда ушли олени, сделал несколько шагов в том направлении и произнес:

— Прр! Пррр!

Звук был резкий, горловой. Собаки легкими прыжками помчались в тундру, и вскоре мы услышали отрывистый, злой лай: они гнали беглецов обратно в стадо.

— Ла! — крикнул пастух. — Ла!

Услышав этот окрик, псы бросили оленей, постаравшихся забиться в середину стада, и не спеша побежали к нам.

Я заметил, что когда собаки лаяли, гоняясь за беглецами, все стадо сплотилось, сжалось теснее. Одинокие олени, бродившие совсем не в той стороне, куда помчались лайки, тоже затрусили к стаду. Неужели на них так подействовал собачий лай?