Енох

 - Звезды перестали петь... или мы перестали слышать их музыку, - тихо продолжала Ева, сострадально глядя на больного мужа. - Бог будто повелел миру хранить молчание. Какое-то время музыку той земли Адам слышал во сне. А с онемением звезд ушло наше согласие с вещами, которые нас окружали. Адаму с его любовью было тяжелее, чем мне. Он любил и знал каждую вещь до их тончайших данностей, но уже не мог применить своей любви. Он чувствовал тончайшие нюансы нашего бытия, и вдруг жизнь вокруг нас стала невыносимо грубой. Каждый вечер Адам пытался остановить движение солнца, но то, что раньше давалось легко, теперь не получалось. Солнце не слушалось Адама. И главное, мы сами теряли любовь и доброту, теряли то, о чем не умели сказать, потому что не с чем сравнить, Сиф!

 Комар сел Адаму на бровь, и Ева согнала его плавным движением руки. И тут же почувствовала, как слабый палец Адама погладил мозоль на другой ее ладони.

 - Он слышит меня, - тихо сказала Ева и, немного погодя, продолжила: - Наконец мы дошли до места, где река разделилась на четыре рукава. Вот тут-то, Сиф, и таится то главное, о чем я хочу тебе напомнить. Когда мы подошли к четырем рукавам, все, абсолютно все, потеряло свою легкость. Мы как будто перешагнули через что-то... У меня нет слов, чтобы объяснить. Казалось, мы ступали по той же земле и опять же уже не по той же самой. Не та! И небо было не то же самое, что еще вчера. Другая земля и другое небо! Господи, поймешь ли ты меня, Сиф? Это был как бы последний рубеж перехода, последняя легкость, ее остатки, которые еще были внутри нас и которые позволяли нам относительно безболезненно преодолевать рубеж у четырех рукавов. И мы стали земными. И появилась тяжесть, невыносимая тяжесть. Адам сказал, что таким образом действует на нас притяжение планеты. Тогда мне еще казалось, что наше наказание вот-вот закончится. Хотя внешне, Сиф, мало что изменилось. Вокруг все зеленело и благоухало: апельсиновые и лимонные деревья, кокосовые пальмы... Плодов на них, правда, было маловато и на вкус они были немного другие, чем... чем те.

 - Ты хочешь сказать, что та неоскверненная персть, из которой Господь сотворил Адама, совсем не та, по которой ступаем мы?

 - Но я не уверена, Сиф. Может, и нет.

 - И ты боишься, что мое путешествие будет напрасным, потому что я не смогу преодолеть рубеж у четырех рукавов по причине отсутствия легкости... доброты... любви, какую вы имели там, на той земле?

 - Может, я все это придумываю, Сиф? Это было так давно, что кажется сказкой с не очень хорошим концом. - Ева бережно положила руку Адама на топчан, хотела приподняться со стула, но не смогла. Сиф поддержал мать. Он подумал: "И Ева уже стара".

 - Он очнулся! - сказал Сиф. Во влажных глазах Адама с порозовевшими веками будто отразилась чья-то улыбка. Волнение мешало Адаму сосредоточиться. Губы его дрожали.

 - Не так давно... я видел... не так давно я видел, Сиф, - глухо прошептал Адам. Движения его губ были необыкновенно медленными. - Я видел, как ангелы помазывают человека елеем жизни. - Глаза Адама затуманились. Он смежил воспаленные веки. Хотел еще что-то сказать, но только вздохнул. И жалобно улыбнулся. Судорога сжала горло Сифа.

 - Отец, ты хочешь, чтобы мы принесли елей из потерянного рая? Чтобы мы помазали тебя елеем жизни? - Адам неопределенно покачал головой на слова Сифа. Тот вопросительно глянул на Еву, потом - снова на отца. Адам прошептал что-то и снова провалился в забытье.

 - Мне надо... Я должен принести елей жизни, - в задумчивости проговорил Сиф. - Я помолюсь, и Господь покажет мне путь!

 12. Ева принесла сыну одежды чистого белого цвета. Сиф покрыл себя от шеи до пят и, пока укорачивал подол с помощью пояса, вспоминал, как впервые отец взял его с собой в святилище на молитву.

 В то утро юноше Сифу привиделся страшный сон. Маленькие дети, толпясь у топчана, утешали плачущего брата. Адам успокаивал его и неловко гладил по голове.

 "Что тебя так расстроило, Сиф?"

 "Двое мужчин, очень похожих на тебя... Один убил другого... А убив, пил у него из горла кровь". - Сиф заметил, что его рассказ испугал отца.

 "Это всего лишь сон", - сказал Адам и вышел. Сиф уловил в словах отца неуверенность...

 Старая Ева, глядя, как одевается на молитву ее престарелый сын, вспомнила тот же день, что и он.

 В то утро она раскатывала каменной скалкой в плоском каменном корыте лепешки.

 "Сифу приснился твой сон", - выйдя из дома, сказал Адам. Ева, уловив тревогу в голосе мужа, оставила скалку и вытерла пот со лба.

 "Какой сон?"

 "Тот, в котором Каин убивает Авеля".

 "Рано или поздно, Адам, детям придется рассказать правду. Или они узнают полуправду от каинитов".

 "Каин скрывает братоубийство, - неуверенно сказал Адам, - есть ли нужда открывать это нам?"

 "Если ты собираешься научить Сифа молитве в святилище, тебе придется рассказать ему все! А от нашего умолчания на земле только умножится неправда. - И в большом смущении добавила: - Иногда молчанием предается Бог".

 "Не упрекнет ли нас Сиф, как упрекнул Каин?"