Энские истории

Но с той только разницей, что на подлете к противоположной высшей точке я уже не выгибаюсь, а наоборот — группируюсь. Сальто! Пируэт!! Обеими ладонями ударяю Женьку по запястьям; он делает то же самое — обязательно нужно со шлепком, чтобы захват был крепче. Есть захват! Руки — и мои, и Женькины — одновременно разгибаются в локтях, и в этот миг мы резко и коротко выдыхаем: "Ха!"

Один тур качаемся вместе — срастаемся в целый, слитый в едином невероятном усилии живой механизм с туго взведенной пружиной; пора! Женька выстреливает меня, словно из катапульты — прямо в перекладину пустой трапеции, вернувшейся назад после порожнего пробега; я чувствую чудовищное напряжение его мускулов и каждый раз боюсь, что однажды они лопнут — с громким глухим треском, и мой партнер разорвется пополам. Но нет! Женька тяжело отдувается, кровь приливает к его голове, глаза краснеют, однако он через силу пытается улыбнуться: улыбайся, черт тебя дери — ты же на манеже! Он садится на штамберте и простирает над зрителями мощную длань, словно благословляет их.

Я вскакиваю на свою приступочку и механически растягиваю губы. Руки мои дрожат; вены на них вздулись.

Хлопают нам или нет, я не слышу — в ушах сильно стучит. Разноцветные лучи ощупывают меня со всех сторон, и музыка плывет из динамиков — как через подушку: бу-бу-бу…

Мы работаем номер…

* * *

Но вот все трюки исполнены: Васильич стоит внизу, мелко пританцовывая, готовый в любую секунду сорваться с места и бежать подставлять падающему спину.

Женька часто дышит; сквозь грим и толстый слой магнезии видно, что он весь багровый — а вы попробуйте поболтаться двадцать минут вниз головой, да еще ловить и кидать при этом партнера. Это снизу кажется, что я маленький и легкий. Действительно, рост у меня — сто шестьдесят пять, но я же весь покрыт мышцами, словно панцирем — поэтому вес подбирается к семидесяти восьми: при том, что в теле нет ни капли жира и кость не особенно широкая.

Наступает ГЛАВНЫЙ момент. Сейчас буду делать тройное. Я застываю на месте и поднимаю вверх правую руку. Дробь! Напряженная барабанная дробь, но я ее почти не слышу — так неистово колотится мое бедное сердце. Вот оно замирает — я медленно опускаю глаза; встречный свет ярких софитов слепит, но я понемногу привыкаю… в четвертом ряду, справа от занавеса… сидит он… А рядом с ним — девушка необыкновенной красоты. Я пристально смотрю на эту парочку — незнакомца в черном смокинге с белой (уже белой) розой в петлице и молодую прекрасную девушку — и вдруг отчетливо вижу, как он трижды неторопливо касается своим длинным тонким пальцем ее нежного округлого плеча. А она будто и не замечает: тревожно изогнула спину и уставилась вверх, под купол — на меня, должно быть.

Мы смотрим друг на друга… Ближе, еще ближе… Расстояние между нами постепенно сжимается: метр за метром, словно неуступчивая пружина под действием таинственной силы; как вдруг! — вырывается из неволящих ее тисков, мгновенно распрямляется, и снова лиц различить невозможно, одни только белые пятна. Но все, что мне было нужно, я уже разглядел.

Сердце бьется ровно, как швейцарские часы — откусывает от гладкой ткани времени абсолютно одинаковые кусочки, и они падают — и пропадают — с завораживающим металлическим шелестом.

— Ап! — говорю я негромко, и Женька снова начинает раскачиваться. Вот он опять переворачивается и обвивает ногами стропы. Я подпрыгиваю и мчусь вниз. Раскачиваюсь. Один тур, второй… Пора вылетать! Единственное, что я слышу — это глухие удары в своей груди. Один, два, три! Один оборот, второй, третий! Один удар — один оборот. Резко "раскрываюсь", выхожу из группировки и оказываюсь чуть выше партнера. Ура! Амплитуды хватает!

В нашем деле главное — и к ловетору, и на трапецию приходить сверху. Выражаясь научно — образовывать замок на излете встречного движения.

Женька ловит меня чисто — "руки в руки". Мы мягко гасим инерцию вращения, одновременно с коротким выдохом разгибая руки в локтях. На лицо падает несколько капель Женькиного пота. Пару секунд спустя я возвращаюсь на трапецию и мягко встаю на свою приступочку. Вот и все! Тройное сальто получилось! Номер закончен. Я дрожу как в ознобе. Майка на спине вся мокрая. Я кланяюсь и прыгаю в сетку. Вскакиваю на ноги, подбегаю к краю и берусь обеими руками за боковой трос. Переворот — и я стою на манеже. Следом летит Женька. Васильич подходит к нам, аплодирует, заставляет кланяться зрителям. Мы — триумфаторы! Особенно я, конечно же.

Марк Захарович не жалеет допотопной аппаратуры — музыкальные звуки и посторонние хрипы воюют за право первыми выскочить из дребезжащих динамиков. В кулисах мнется труппа: Сержик приветливо машет рукой, Козупей ухмыляется, выставляя вверх большой палец, "племянница", словно в экстазе, трясет головой и упругим бюстом.

Но я быстро пробегаю по ним невидящим взглядом и смотрю в четвертый ряд, справа от занавеса: там пусто. Незнакомца нет. Девушка сидит, отчаянно хлопает в ладоши и что-то кричит. Но незнакомца нет!