Я огляделся, подыскивая какой-нибудь подходящий предмет; увидел невдалеке стену дома с маленьким карнизом, проходящим в метре над землей. Разбег, два размашистых прыжка, толчок! Два оборота назад с пируэтом. Она замерла, потрясенная.
— Смотри! — с места, без видимых усилий я сделал сальто назад и потом — вперед. — Я — из цирковых. Ты же была сегодня на представлении? Наш номер — во втором отделении. Он закрывает программу. Я — воздушный гимнаст.
Ну, теперь-то можно было не сомневаться, что глаза у нее — голубые. Они загорелись в сумерках, как неоновые огни уличной рекламы.
— Ой, здорово! — она уже без колебаний подошла ко мне и взяла под руку. — А я подумала, что очередной страдалец меня преследует. Все мужики в этом городе помешаны на одном…
— Скорее, на одной, — уточнил я.
— Перестань… — неопределенный взмах рукой в пространстве. Не подтверждение, но уж тем более — не отрицание. Просто — продуманное и отработанное кокетство. — Проводи меня домой, — прозвучало, как приказ. Правда, она тут же смягчила его, добавив "пожалуйста".
— С удовольствием, — радостно согласился я — ведь именно этого я и хотел. — Как тебя зовут?
— Вика. Вика Пинт. Смешная фамилия, правда?
— Ну почему? — возразил я. — Многие из цирковых с удовольствием взяли бы себе такой псевдоним. Звучно, коротко и хорошо запоминается. Пинт — это здорово! То, что нужно! Ты только послушай, как звучит: Кио, Фриш, Пинт…
Вика обрадованно засмеялась:
— Я раньше об этом не думала. Оказывается, у меня отличная цирковая фамилия!
— Конечно!
Мы медленно брели по вечернему городу, и с каждым шагом Вика нравилась мне все больше и больше. Так бывает, когда знаешь девушку совсем недолго: не хватает времени понять, что она, в сущности, такая же, как и все прочие.
Я не решался спросить о незнакомце: мне хотелось, чтобы она сама рассказала про своего загадочного приятеля. Но она, похоже, и не думала говорить о нем:
— Вы надолго к нам, в Энск?
— До воскресенья.
— А потом куда?
— Потом — дальше.
— Тяжело, наверное, так жить: все время переезды?
— Да нет, — я пожал плечами. — Привыкаешь.
— А тебе бывает страшно? Там, наверху? — с непритворным испугом спросила Вика.
— Страшно? — я задумался. — Опасно там, это да. А насчет страшно? Не успеваешь бояться — ведь на манеже работать надо.
Вика посмотрела на меня с восхищением:
— Какие у тебя большие мускулы! — произнесла она очень нежно и очень тихо, почти шепотом, и украдкой поцеловала мой висок, стянутый липкой коркой высохшего пота. И это было так мило, так волнующе и вместе с тем так бесхитростно, что я сразу же обо всем забыл!
— А может, иногда и бывает… — невпопад пробормотал я и почувствовал, как становлюсь пунцовым. Хорошо, что было темно, и она этого не видела.
Несколько минут мы шли в полном молчании. Затем она остановилась и сказала:
— Ну, вот я и дома. Спасибо, что проводил… Я, наверное, еще раз приду в цирк. Может быть, завтра… Мне очень понравилось представление, — я сжимал ее прохладные влажные пальцы, а она отводила глаза; носок изящной туфельки смущенно вычерчивал на асфальте пологую дугу. — Извини, уже поздно… У меня очень строгий папа… — вдруг ее плотно сомкнутые губы быстро коснулись моих. На мгновение я остолбенел… Но этого было достаточно; она несильным, коротким движением высвободила руки и убежала. Хлопнула металлическая дверь подъезда, снабженная тугой пружиной; глухо щелкнул замок.
Я остался на улице один.
Почему она так сильно потрясла меня? И чем? Да, она была весьма миловидна, но все же, если разобраться, то — ничего особенного. Какой-то исключительной красоты, действующей подобно тягучей сладкой отраве, в ней не было. Ни расправленных крыльев гордого носа, ни знойных испепеляющих глаз, ни томного колыхания роскошного бюста, — ничего этого не было. Были только два поцелуя, такие же милые и естественные, как она сама — вот и все! И тем не менее, я долго не мог придти в себя.
А может, причина таилась вовсе не в ее прелести? Может, я любил ее в ту минуту за то, что она стала единственным связующим звеном между мной и таинственным импресарио?
Я вздрогнул. О-о-о, этот импресарио! Своей страшной загадкой он поразил меня наповал. Был он? Или не был? Что это? Наваждение или совпадение? Сам я сделал тройное сальто или нахожусь во власти чужой воли? Нравится мне Вика потому, что она — Вика, или же я, как собака, готов лизать ботинки, которые принадлежат моему хозяину?
Эти вопросы требовали немедленного разрешения, иначе крылышки утрачивали всякий смысл. А вместе с ними — и все остальное.
Я стряхнул охватившее меня оцепенение и посмотрел на дом. В четвертом этаже зажегся свет, и женский силуэт, промелькнувший в окне, показался мне знакомым!
Я бросился к подъездной двери, но она не поддавалась. Кодовый замок оказался крепким. Все попытки — признаюсь, весьма непродолжительные — подобрать заветные цифры окончились неудачей. И, как назло, никто из жильцов не хотел в этот час возвращаться домой.