Я оглядываю девушку всю: с ног до головы, а потом уже — с головы до ног; пытаюсь запомнить. Делаю ей какие-то знаки, но вижу, что она не понимает их смысла. Тогда я собираюсь уйти с манежа, но Васильич, широко улыбаясь, останавливает меня. Я шепчу ему сквозь зубы: "Пять минут! Задержи публику на пять минут!" и после очередной порции аплодисментов все же убегаю за кулисы, успевая бросить на ходу Сержику: "Сержик! Выручай! Задержи публику на пять минут!". Он не спрашивает: "Зачем?" — нет времени; он хватает скрипку и бежит на арену.
Пять минут у меня есть. Если незнакомец исчез, то хотя бы девушку я упустить не должен.
Я лечу, не разбирая дороги, в свой фургончик; на ходу срываю мокрое от пота трико, обтираю майкой лицо и волосы.
Через пару минут я уже одет в старые потертые джинсы, ветхую фланелевую рубашку и стоптанные кроссовки.
Я бегу назад и на ходу слышу, как неистовствует публика: Сержику устроили овацию за его нехитрый номер со скрипкой. И это после того, как я только что сделал тройное сальто! Да нас, таких, во всем мире — меньше десятка наберется! Вот и выступай после этого в провинции — все равно, что бисер перед свиньями метать! Для них что паяц, пропиликавший слезливый мотивчик, что исполнитель рекордного трюка — все едино! Обидно, конечно. Но сейчас главное не это. Сейчас главное — не потерять девушку. От нее я узнаю, как найти незнакомца, а уж когда найду его — уеду отсюда прочь: туда, где ценят настоящее искусство и настоящих артистов.
Натыкаясь в темноте на реквизит, опоры шатра, огнетушители и двери, бегу к выходу. Я ее запомнил — и сумею отличить в толпе от прочих местных красавиц. Другого шанса у меня нет.
Чего это я так разволновался? Рассказываю, а сам будто бы заново все переживаю… Вон, во временах даже запутался. Для меня-то это дела уже прошлые — значит, и время должно быть прошедшее. Так-то оно так, да расхлебывать приходится до сих пор. Сейчас, погодите минутку — плесну себе что-нибудь, а то стакан уже пустой.
Ну вот, теперь получше. Нет, закусывать пока не буду. Чего тут закусывать? Считай, и не пил ничего.
Ну, будете слушать дальше? Тогда не перебивайте…
Встал я, значит, у выхода, и жду. Минут пять ждал — потом повалил народ. Я, чтобы лучше видеть, даже на заборчик залез — сам-то росту небольшого. Смотрел-смотрел — нет незнакомца. Выходят нормальные мужики — с женами да с детьми; обычные работяги с натруженными руками и круглыми животами. В смокинге, естественно, ни одного. Все одеты, как люди. Да кроме странного импресарио во всем Энске, наверное, только Васильич был в смокинге — и то потому, что у него это рабочий костюм. Отметился, правда, один в малиновом пиджаке — Костыль. Ну так, для него это тоже — спецодежда.
По всему было видно, что у Костыля хорошее настроение — он танцующей походкой прошел к своему "Мерседесу", на ходу насвистывая простенькую мелодию — ту, которую сыграл Сержик на старенькой скрипочке.
Наконец появилась и девушка. Теперь я смог разглядеть ее поближе. Она была в простом белом платье. Короткая юбка открывала стройные мускулистые икры и по-детски круглые розовые коленки. Прямые светлые волосы, подстриженные ровным кружком, обрамляли милое лицо с изящными и тонко обрисованными чертами.
Было уже темно, и я, конечно, не мог разобрать, какого цвета ее глаза, но почему-то подумал, что голубые. У молоденьких блондинок, сияющих свежестью и красотой, обязательно должны быть голубые глаза — ну, на худой конец, серые.
Я пропустил ее чуть вперед, спрыгнул со своего насеста и двинулся следом. Так мы прошли метров сто. Или двести. Затем она вдруг остановилась и обернулась — я тоже замер. Уперев маленькую ручку с дешевеньким колечком на безымянном пальце в крутое бедро, она спросила — немного надменно:
— Ну? И долго мы так будем идти? — и вызывающе повела попкой; легкая белая ткань натянулась, наполнилась тугим телом, как парус — попутным ветром; явственно обозначились контуры ажурных трусиков.
Я выступил из темноты и стал рядом.
— Пока не придем, — ответил первое, что пришло в голову; впрочем, довольно искренне.
— Куда? — усмехнулась она.
— К тебе.
— Ха! — она была чуть выше меня и поэтому смотрела свысока. Хотя, даже если бы я был выше, все равно она смотрела бы на меня свысока. — А кто ты такой? — девушка скривила алые губки и ехидно прищурилась. — Что-то я впервые тебя вижу. Ты ведь не энский, правда? Энских я всех знаю.
— Неудивительно. Уверен, что и тебя все знают. Я действительно не местный. И тоже вижу тебя впервые. Ну чем не повод для знакомства?
— Повод — это еще не причина, — усмехнулась она и повернулась, чтобы уйти.
— Подожди! Я тебе сейчас кое-что покажу!
Она вся как-то сжалась и стала испуганно озираться:
— Не надо мне ничего показывать! — сказала громко, явно желая привлечь внимание немногочисленных припозднившихся прохожих. Потом-то я уже понял, что она приняла меня за эксбицио… эксгициби… вот черт! Это слово никогда мне не давалось! За извращенца, если говорить проще.